– Да, – коротко ответил Самарин.
– За вами выслана машина.
Дмитрий повесил трубку. Неужели? Значит, все-таки не зря они составляли фоторобот и делали объявление по телевидению, хотя кое-кто и сомневался, Устоит ли будоражить общественность.
– Ты уходишь? – удивилась Агния. – Неужели все-таки решился?
– Срочно вызывают на работу.
– А-а, вот оно что, – разочарованно протянула сестра, – жаль, что нельзя жениться на работе. Ты был бы вернейшим из мужей.
Но Дмитрий уже ничего не слышал. В голове теперь было только одно: взяли.
А вдруг ошибка? К сожалению, это очень возможно. По всем нашумевшим делам маньяков брали немало неповинных людей.
Машина уже ждала у парадной. До Ладожского вокзала добрались в рекордно короткое время. Вампира еще не доставили. «Не вампира, а подозреваемого», – одернул себя Самарин.
– Что-нибудь известно о нем? – обратился он к дежурному.
– Со Школьной сообщили только, что при нем обнаружен паспорт на имя Пуришкевича Глеба Сергеевича, шестьдесят первого года рождения. Прописан:
Чкаловский проспект, дом двадцать восемь.
«Почти сосед», – с невольным отвращением подумал Самарин.
– Что-нибудь о нем еще успели выяснить?
– Работает в Институте славяноведения Академии наук, научный сотрудник.
Проживает вместе с матерью. На станции Школьная имеет дачу.
Вот так оно и бывает. Безобидный научный сотрудник, гуманитарий. Живет вместе со старой матерью. Тихий, мирный. А за этой личиной скрывается вампир, садист-убийца.
Разумеется, пока не успели выяснить, как он характеризуется на работе, каким его видят соседи, но Дмитрий был уверен, что тут будет все в порядке.
«Мухи не обидит», – вспомнились слова из телепередачи.
Снаружи послышался шум мотора: привезли. Голоса: «Давай шевелись!»
Дверь распахнулась, и в дежурное отделение втолкнули мужчину. Самарин впился в него взглядом. Перед ним был человек именно такой, какого он представлял. Чуть выше среднего роста, сутулый, в куртке и шапке. Руки скованы наручниками. На бледном лице – отчаяние. Он был достаточно похож на свой фоторобот, если не считать того, что на искусственном портрете был изображен совершенно спокойный человек, лицо же этого было искажено страхом. Он огляделся, словно не понимая, где он. Жалкий, напуганный, растерянный. Да, не таким он был, когда нападал ночью на беззащитных женшин.
Дежурный открыл дверь одиночной камеры, и милиционеры втолкнули туда подозреваемого.
– Вот, обнаружено при нем. – Один из милиционеров поставил на стол большой черный портфель, затем положил паспорт, ключи от квартиры и записную книжку.
«Портфель, – Самарин вспомнил показания свидетелей, – тот самый».
Он открыл его. Ни ножей, ни веревок не было. Были яблоки хорошая крупная антоновка. Но под ней обнаружились старые темные брюки. «Хорошо придумано – чтобы было во что переодеться», – понял Самарин.
– Я допрошу его.
Хотелось рваться в бой, выяснить все об этом человеке, вывести оборотня на чистую воду.
– Приведите его ко мне в кабинет.
Как ни странно, старший следователь Самарин волновался. За время работы в милиции он встречался лицом к лицу с убийцами, мошенниками, ворами, но еще ни разу не встречался с маньяком.
Дверь открылась, и в кабинет ввели вампира. Самарин твердо помнил о понятии «презумпция невиновности» и потому одернул себя: «Виновность этого человека пока не доказана».
– Садитесь, – сухо предложил он. Подозреваемый сел.
– Ваше имя, фамилия, отчество, год рождения адрес.
Пока Пуришкевич отвечал, Дмитрий напряженно думал, как найти те несколько вопросов, которые поставят вурдалака в тупик.
«Вы знаете, за что вас задержали?» Нет, не верно. Он, конечно, знает.
Ребята со Школьной наверняка выложили ему все, что о нем думают, причем без обиняков. Вообще-то идеальный сотрудник правоохранительных органов так поступать не должен, но Дмитрию еще не приходилось встречать этого идеального милиционера. «Где вы были в ночь с двадцать второго на двадцать третье октября?» Нет. тоже не то…
Дмитрий открыл папку и положил перед задержанным фотографию. На убийцу смотрела его жертва. Марина Сорокина, такая, какой она была до той минуты, когда открыла дверь своего дома, вернувшись в неурочное время. Красивая улыбающаяся женщина с пышными светлыми волосами.
– Вам знакомо это лицо? – спросил Самарин.
– Извините, я почти не вижу без очков, – ответил Пуришкевич. Он сощурился и пристально вгляделся в снимок. – Нет, – наконец ответил он и отрицательно покачал головой, – не знакомо.
– Никогда ее не видели?
– Кажется, нет.
– То есть вы не уверены, видели ее или нет?
– Я ее не помню. – Пуришкевич покачал головой более определенно:
– Нет, не могу вспомнить.
– Знакомы с ней не были?
– Нет.
– Хорошо. А что вы делали поздно вечером двадцать второго октября?
– Двадцать второго… Какой это был день недели?
– Среда, – подсказал Самарин.
«Наверняка есть уже готовое алиби. Такие все удумывают заранее. Ну давай, вешай свою лапшу на уши».
– Я… – Пуришкевич потер виски, будто пытался вспомнить. – В среду больница закрыта для посещений. Значит, днем я ходил в библиотеку, а потом поехал на дачу.
– Где находится ваша дача?
– На станции Школьная.
– Но опознать эту женщину вы не можете. А ведь это ваша соседка по дачному поселку. Вы могли видеть ее на станции, в магазине, на улице.
– Не помню, – беспомощно повторил Глеб. «Какой же он малахольный, – подумал Самарин. – Трус, тряпка. Так испугался за свою шкуру, что вот-вот в штаны наложит».
– Итак. двадцать второго октября вы ездили на дачу, расположенную на станции Школьная. В котором часу вы возвращались?
– Вечером. Это была предпоследняя электричка… Кажется, гдовская… Я мог поехать на последней, но, знаете, сейчас так часто бывают отмены, что я, решил подстраховаться.
– Цель вашей поездки?
– Надо было взять варенье, мама просила. Она лежит в больнице. Потом она хотела, чтобы я проверил, как работает АГВ, мы обычно включаем так, чтобы в доме был небольшой плюс.
«Мама просила, мама хотела… Маменькин сынок!»
– В каком вагоне вы ехали?
– Где-то в середине, точнее не могу сказать.