К бездонным глазам наследника тысячелетий ощутимо недоставало завитой кольцами бороды, парчи и золотых украшений. А так всё было очень даже на месте.
– Серёжа… – застенчиво представился он, кланяясь Леночке с грацией восточного принца. Пальцы у него были невероятной длины, чуткие, сильные и горячие.
– Ассаргадон! – добавил Эйно.
– Царь царей Ассаргадон, – поправил обстоятельный Варсонофий. – Нехристь, прости Господи. А так вообще-то парень хороший.
– Гигант апокрифической медицины, – скупо улыбнулся Меньшов.
Когда Елена Николаевна накормила девочек и гостей, уничтоженный и безутешный Утюг пошёл каяться командиру.
– Гоните меня в три шеи, Антон Андреевич… – завершил он рассказ о своём смертельном позоре. – Попался, как последний сопляк…
Антон Андреевич, когда-то звавшийся Бешеным Огурцом, довольно долго молчал.
– Действительно как сопляк, – сказал он затем. – Но, знаешь… ты не переживай попусту, Витя. Если не на этом повороте, так ещё на каком-нибудь он точно бы тебя обошёл. Сердечный приступ разыграл бы, чтобы выманить, не знаю, что ещё, но уж что-нибудь… Это как в шахматах… Ты – очень неплохой, но – юниор… А тягался с гроссмейстером…
Позже Антон Андреевич долго стоял у окна и смотрел на город, в котором без следа растворился его бывший напарник.
Когда пал от рук подлого убийцы доктор Йоханнес Лепето, Бешеный Огурец уме давно был дома, в Союзе. Его вызвали в очень большой кабинет и дали посмотреть материалы. В том числе видеозаписи и фотографии непосредственно с места трагедии. Есть ли какая-то вероятность, спросили его.
Материалы были переданы советской стороне непосредственно Раймондом Чагамундоч, новым президентом республики Серебряный Берег. Очередной выпускник незабвенного института Лумумбы собирался продолжать курс на сотрудничество, но при этом решительно осуждал деспотические заскоки предшественника. Он, в частности, счёл, что советских друзей может заинтересовать судьба соотечественника, помогавшего бороться с антинародной кликой Лепето. Там тоже были записи и датированные фотографин, сделанные лично покойным диктатором. Бешеный Огурец заставил себя просмотреть их все до конца, не обходя взглядом глаз поседевшего за одни сутки напарника. В этих глазах сначала было недоумение. Потом – отчаяние. И под конец – некая запредельная уверенность: Я ЗА ВАМИ ПРИДУ. ЕСЛИ ВЫЖИВУ. А УЖ Я ПОСТАРАЮСЬ… Как выяснилось, мёртвого тела Горчичника, он же Скунс, не видел никто. Есть ли хоть минимальная вероятность, вновь спросили Бешеного Огурца.
«Никак нет», – ответил он убеждённо, притом что правда была для него ясна до рези в глазах. Вечером он лёг в постель и впервые за полтора года уснул спокойно и без сновидений. Теперь он знал: Скунс был жив. И придёт. В этом, зная напарника, Санька Веригин нимало не сомневался.
Ждать пришлось почти десять лет, и что это были за годы… Привыкший спиной чувствовать взгляд, он чувствовал его ежедневно. До встречи на Канарах в девяносто втором. И вот сегодня Скунс пришёл во второй раз, и смысл его послания был полностью очевиден. «Я тут был, – насмешливо отдавался в ушах у Антона Андреевича знакомый голос напарника. – И я МОГ. Ну, бывай… Бог, знаешь, троицу любит…»
Бог троицу любит?.. Какие вообще отношения с Богом могли быть у двоих профессиональных убийц?..
Довёл, паразит!
– Вот так они и живут, – рассказывал Саша Лоскутков Кефирычу. – Она с утра пораньше – на овоще-базу, в говне вонючем копается, на продажу что-то такое из него выбирает… С подругой вдвоём, та вообще кандидат наук, в НИИ каком-то работала. А теперь накопают они яблок или бананов, ещё не окончательно сгнивших, отмоют как следует – и пошли «малый бизнес» крутить. Тем и кормятся…
Двое эгидовцев не торопясь шли по аллее стрельнинского парка. Пожелтевшие клёны усыпали всё вокруг осенним золотом, но трава ещё не думала жухнуть.
Впереди возились в куче опавших листьев двое младших Фаульгаберят – Боря и Сеня, а с ними Шушуня и, разумеется. Дракон. Собственно, игра заключалась в том, что Дракошу хотели уложить и засыпать, чтобы превратить в неизвестное учёным животное, живущее в норке из листьев. Но ризеншнауцер превращаться не жаждал – как его ни укладывали, как ни засыпали, он норовил вырваться и с оглушительным лаем бросался наутёк. Его с визгом ловили, тащили назад, и всё начиналось с начала. Старшие сыновья Кефирыча, подростки Митя и Ника, снисходительно присматривали за малышнёй.
Меж тем пора было возвращаться. Давно съели гору бутербродов, а также плюшки с корицей – сухой паёк, приготовленный своим чадам и домочадцам неутомимой Василисой Петровной. Выпили изо всех трёх термосов чай. То есть пора бы уже не просто подкрепиться, а засесть за полновесный домашний обед.
– Ну что, братва? Бум собираться? – зычно крикнул Кефирыч. – Давай-давай! Мать заждалась!
Дети наперегонки ринулись к «Фольксвагену-каравелла», видневшемуся за деревьями.
– Сперва вас с Шушуней на Олеко Дундича, – садясь за руль, сказал Фаульгабер. – Или, может, к нам, пообедаете?
– Да нет, спасибо, – отказался Лоскутков. – Надежда Борисовна просила лишнего не задерживаться. Сейчас ей по телефончику позвоню…
По субботам немногие едут с дач или на дачу; машин в городе до того мало, что волей-неволей вспоминаются старые советские фильмы с их поразительно спокойными и тихими улицами: и как только люди умудрялись тогда попадать под машины? Уму непостижимо, но ведь попадали же… Спустя каких-то полчаса Саша за руку с Шурой уже стояли у дверей.
Открыла Надежда Борисовна.
– Бабуля! – бросился ей на шею Шушуня. – Бабуля, там так здорово было!.. Только Дракон не хотел в листьях жить. Мы ему такой домик сделали, а он все убегает…
– Спасибо вам большое! – благодарила бабушка Сашу. – Верочка-то наша на базе опять… Так плохо выглядит, бедная… Выходной, а у нас и погулять с Шушунечкой некому…
– Бабушка! – восторженно продолжал Шура, стягивая с ног ботинки. – А там столько листьев! Жёлтые-желтые, красные-красные! И мы ящерицу видели. Сеня сказал, это тритон. Мы у пруда корягу опрокинули, а он там спал. Мы его снова прикрыли…
– Да вы голодные, наверное, – захлопотала Надежда Борисовна. – Надышались, нагулялись! Сейчас чай поставлю… Ещё есть рыба с картошкой, минтай, правда, – объяснила она Саше, как будто извиняясь. – Но я всегда лучку побольше, очень вкусно… Вот, попробуйте…
– Нет, нет, – отказался Саша. – Вы Шуру кормите, он набегался, проголодался, а я что… Мы же перекусывали…
– Да, бабушка! – подхватил Шушуня. – Булочки были, и такие вкусные! Их тётя Василиса пекла!
– Ох… – тяжело вздохнула Надежда Борисовна. – Когда-то и у нас каждое воскресенье пироги были. Да что вспоминать… – она махнула рукой. – Как появился этот… Ну, вы понимаете…
Саша как раз собирался откланяться, когда в замке заскрипел ключ: вернулась Вера. Лоскутков уже видел её несколько раз, вечно бледную и уставшую, – то ли слабое здоровье молодой женщины было тому виной, то ли незавидный промысел на овощебазе, то ли беспросветная семейная жизнь.