Валентин не старался ступать бесшумно, хотя и умел. Наоборот, он даже приглушённо кашлянул у Зайчика за спиной. Тот оглянулся и увидел, что его догоняет аккуратно одетый мужчина лет тридцати. Не бомж, не плохо побритый верзила, встреча с которым на лестнице чревата всякими неприятностями. Отнюдь, отнюдь: сверху спускался симпатичный молодой человек при галстуке и с дипломатом в руках. Типичный преуспевающий служащий из хорошего учреждения.
Того, что его появление не сопровождалось увертюрой замочно-дверного оркестра. Зайчик не заметил. Он был не наблюдателен.
Он даже неуверенно поздоровался с Валентином: мало ли, вдруг новый, не успевший примелькаться жилец?.. Кочетов приветливо ответил и с улыбкой поднёс к губам сигарету:
– Извините, огоньку не найдётся?
Сам он не курил, но знал, что Зайчик без сигарет ни за порог. Человек, доживавший последнюю отпущенную ему минуту, кивнул и запустил руку в брючный карман, разыскивая зажигалку.
Он как раз перешагивал ступеньку, загодя облюбованную Валентином. Она была оббита чуть больше других и щерилась тупыми сколами гнилого бетона. Очень плохая ступенька. Всякий скажет, что на такой лестнице надо под ноги смотреть, а не рыться в карманах…
Зайчик вряд ли успел сообразить, что случилось, и уж точно не понял, что его убивают. Валентину и потребовалось-то на этого пидора недоделанного всего два быстрых движения. Подбить ему ноги, чтобы начал падать назад, да притом не как-нибудь сполз, вцепившись в перила, а завис на мгновение в воздухе и ни за что не схватился. И ещё подправить ладонью, чтобы удар затылком о выщербленную ступеньку оказался достаточно сильным. Звук, с которым Зайчик довершил свой мгновенный полёт, внятно сказал Валентину – дело сделано.
Убийца немного постоял, глядя, как растекается кровь. Надо же убедиться, что Зайчик действительно мёртв, а не просто оглушён приземлением.
Покинуть старый дом таким образом, чтобы даже всевидящие старушки не сопоставили несчастный случай на лестнице с появлением незнакомца, было делом техники. Спустя полчаса Валентин уже садился на «Приморской» в поезд метро. По широкой лестнице, ведущей от эскалатора на перрон, с трудом тащила увесистую тележку пожилая женщина в сбившейся косынке. Народ обтекал её, зло ругаясь и не упуская случая раздражённо толкнуть неуклюжую сумку.
– Дома надо сидеть, а не под ногами путаться, когда все едут…
– Тётка, штаны потеряешь!..
– Женщина, уберите сумку, я уже все чулки об неё!!! Каждый почему-то вёл себя так, словно привык постоянно ездить в такси и как раз сегодня, по несчастливому стечению обстоятельств, вынужден был воспользоваться метро. Валентин легко отодвинул плечом каких-то молодых мужиков, едва не своротивших злополучную сумку, и подхватил тёткину поклажу за нижний конец:
– Лучше помогли бы, козлы…
«Козлы», естественно, разобиделись. Это вообще очень доходчиво, когда задевают тебя самого. Кочетова сейчас же ткнули кулаком в спину:
– Ты, мать твою так!..
Валентин обернулся. Он мог обоим вышибить мозги, причём так, что мужики и мяукнуть бы не успели. Мог деморализовать двадцатью разными способами, даже и не вступая в физический контакт. Он выбрал беспроигрышный вариант. В его руке возникло ярко-красное удостоверение с двуглавым орлом и короткой грозной аббревиатурой.
– Давно вшей не кормили? – негромко осведомился он, глядя то на одного, то на другого, и его взгляд однозначно соответствовал возможностям, маячившим за удостоверением. – А то мигом устроим…
Кое-кто утверждает, будто тридцать седьмой год давно миновал. Но, конечно, на самом деле это неправда. В чём Кочетов лишний раз и убедился. Мужики позеленели так, что любо-дорого было смотреть, и принялись униженно извиняться. Валентин отпустил их, презрительно мотнув головой, и они исчезли со сверхъестественной быстротой. Ну не положено человеку так мгновенно пропадать из виду на подземной лестнице, по которой навстречу валит толпа!
Валентин снова подхватил тележку за шершавый от пыли металлический край:
– Вам до какой станции ехать-то?..
Сам он вышел из вагона на «Маяковской» и спустился по короткому эскалатору на свою линию. Однако не зря гласит народная мудрость, не рекомендующая вставать с левой ноги: как начнёшь день, так он у тебя и продолжится. У Валентина день начался с Зайчика. Он даже не особенно удивился, увидев рядом с собой на перроне субъекта неопределённого возраста, с темноватым обрюзглым лицом горького пьяницы. Субъект выглядел, да и пахнул, так, словно обитал в общественном туалете. Погода стояла совсем не холодная, но вокзальный бомж явно предпочитал таскать свой круглогодичный гардероб не с собой, а на себе. Наверное, и на эти вшивые засаленные обноски мог посягнуть кто-то ещё более опустившийся. Хотя, кажется, куда уже дальше…
Ну вот зачем ты живёшь, мысленно спросил Валентин, входя в вагон и предпринимая усилия, чтобы не оказаться бок о бок с пропойцей. Неужели и ты нужен кому-то? Кому с тобой хорошо?.. Какой-нибудь такой же мерзкой бомжихе, на которую ни один нормальный мужик взглянуть-то лишний раз не захочет, не то что в койку улечься?..
Он с неприязнью подумал об «Эгиде», которая, как всякое государственное учреждение, по части своих прямых обязанностей проявляла удивительную неповоротливость. Для «Эгиды» он покамест прикончил всего одного злодея. Для дяди Кемаля – троих. А сколько ходит кругом всяческой публики, без которой воздух в Питере чище станет?
Валентин покосился на бомжа, грустно размышлявшего о вечном возле входной двери. Вот уж кого можно сразу в расходную графу. По определению. Что ты хорошего в своей жизни сделал? Да наверняка ни хрена. Ну так почему гораздо более достойные люди должны ещё платить из своего кармана, чтобы для тебя построить ночлежку, а слабоумных ублюдков от пьяной бомжихи, которых ты и знать-то не знаешь, воспитывать и кормить?..
А ведь Валентину хватило бы одного движения, чтобы псевдожизнь жалкого вонючего существа почти безболезненно прервалась. Он МОГ. Мог сделать это хоть прямо здесь, в набитом вагоне. Никто ничего и не поймёт, вот что смешно. Человеку плохо стало, и всё. Пить надо меньше…
Валентин вдруг удивительно остро ощутил, что держит в руках судьбу этого зачуханного бомжа. Равно как и любого другого человека в этом вагоне. Каждый из них продолжал жить только потому, что он, Валентин Кочетов, ещё не измерил его грехов и не нашёл, что они превысили меру. И вон те молодые балбесы в «банданах» с фирменными черепами, и беленькая девица под ручку с носатым кавказцем, и стриженый верзила на сиденье, не желающий замечать, что перед ним стоит женщина с сумкой…
О да!.. Валентин мог выбрать любого. Ощущение власти над чужой жизнью и смертью было хорошо знакомо ему. Но никогда ещё, кажется, он не купался в нём так, как сегодня…
Он МОГ.
Ему было МОЖНО.
В это самое время в пыльный подъезд, похожий на храм давно сбежавших Богов, вошла с улицы молодая женщина с пуделем на поводке. И белый пёсик, только что резвившийся и игравший, вдруг отчаянно ощетинился, а потом истерически, с протяжным подвывом, загавкал. Женщина пугливо вскинула глаза… и увидела тёмные струйки, медленно и тягуче сползавшие по ступенькам.