Примерно через час двое мужчин молча ехали на «Ниве» назад в Питер, и в багажном отделении брякали один о другой номера, свинченные с погибшего «Москвича». 38–06 ЛЕЩ. Покрытые окалиной, покоробленные огнём… Когда Жуков соберётся с духом и пойдёт снимать машину с учёта, он сдаст их в ГАИ.
Валерию Александровичу казалось, будто он насквозь пропитался запахом палёной резины и никогда не сможет отмыться, и перед глазами будет вечно стоять серое поле, хвост жирного дыма… и в канаве – труп заживо сожжённого автомобиля. Инспектор сказал, что «Москвич», судя по всему, нарочно столкнули с дороги и подожгли. То есть досыта накатались, а потом решили посмотреть, как горит. Как в американском кино – или как-нибудь по-другому?..
И никакого дела ублюдкам, что их «забава» отольётся кому-то сердечными приступами и слезами… Жуков тщетно пытался представить, как расскажет об увиденном дома. Как позвонит бате, которому, до последнего на что-то надеясь, он и про угон-то ещё не докладывал…
– Значит, вот что, – ворвался в спираль его горестных мыслей по обыкновению трезвый голос хозяина «Нивы». – Слышишь, сделаем так. Нине скажешь как есть. Стаське – машину нашли, всё «хоккей», но есть повреждения, потащили в ремонт. Сможешь, чтобы поверила?
– Что?.. – Валеоий Александрович вздрогнул.
– В ремонт, и надолго, – продолжал Снегирёв. – А мы тем временем где-нибудь похожий «Москвич»… И к мастеру, который твоего потрошил. Он уж приведёт в соответствие, а я прослежу.
Он смотрел прямо перед собой, на дорогу, и говорил, как о решённом. Он взял командование на себя и не спрашивал мнения Жукова, оно его не интересовало. И можно было не сомневаться – как сказал, так и сделает. Если бы Валерий Александрович не был настолько ушиблен случившимся, он бы серьёзно обиделся. Но в своём нынешнем состоянии он лишь почувствовал, как его, на две трети утопленника, подхватывает сулящее надежду течение, и больше для порядка трепыхнул плавниками:
– Вы… ты. Это, в общем… как-то… Я от компьютера-то на самом деле ещё в себя не пришёл…
Снегирёв ядовито фыркнул, оскалил ровные зубы и прибавил газу. «Нива» миновала мемориальные танки и пошла с Пулковской горы вниз, точно самолёт на посадку.
Офицеру, гулявшему туда-сюда по площадке перед стеклянной будкой ГАИ, было, видно, нечего делать, и он скомандовал серой «Ниве» остановиться. Снегирёв послушно затормозил, про себя вспоминая репутацию «Нив». Согласно общему мнению, на отечественных вездеходах ездят либо обстоятельные «дяди Серёжи», садоводы и заядлые грибники, либо отпетые бандиты, любители кровавых загородных разборок. Говорят даже, будто эти самыб бандиты вначале понакупили офигенных импортных джипов, но потом, выяснив, что разные там «Гранд чероки» для российского бездорожья не предназначены, дружно пересели на «Нивы».
Валерий Александрович остался отрешённо сидеть внутри, в четверть глаза наблюдая за тем, как Снегирёв открывает капот, демонстрирует гаишнику начинку машины, улыбается и даже, кажется, шутит… Валерий Александрович ощутил лёгкую тошноту. Он знал, что нынешний тяжёлый момент будет со временем пережит. Так или иначе настанет завтрашний день, потом послезавтрашний. А потом очень быстро минуют десять лет. Не такое заплывало, зарубцовывалось в душе. Надо только мобилизоваться и потерпеть…
Представить, что когда-нибудь он тоже сможет шутить и смеяться, было всё равно невозможно.
Надо сосредоточиться. Чётко представить, как он сейчас явится домой и что конкретно скажет Нине. И что – Стаське, прибежавшей из школы и пристающей с расспросами. Какими словами начать и чем кончить. Что врать, если Стаська унюхает – а она ведь унюхает – запах горелого, пропитавший его волосы и одежду…
Вместо мозгов в голове шевелилась мутная жижа, хотелось не сосредотачиваться, а спать. У Нины со времён недавно прошедшего массового психоза стояли на полке «Унесённые ветром» и полное собрание разных сочинений о Скарлетт. «Я не буду об этом думать сегодня. Я об этом подумаю завтра…»
Гаишник тем временем принёс из стеклянного домика какой-то прибор. После некоторого препирательства (очень вежливого с обеих сторон) Снегирёв запустил двигатель, а гаишник обошёл «Ниву» и засунул гибкий шланг прибора ей, прямо скажем, под хвост.
– Не работает? – минуту спустя сочувственно спросил Алексей. Гаишник отошёл с прибором в сторонку, постучал по корпусу, встряхнул. Выключил и включил. Снова сунул шланг в выхлопную трубу… Передал прибор Снегирёву и с озабоченным видом завёл служебные «Жигули», стоявшие неподалёку. Алексей сел на корточки возле кормы «Жигулей» и почти сразу что-то торжествующе заорал. Утративший невозмутимость гаишник присоединился к нему, оба склонились над прибором. Потом вернулись с ним к «Ниве». И наконец Снегирёв снова открыл капот и стал что-то показывать офицеру…
Как возле серой машины собрались, любопытствуя, почти все дежурившие на скучном зимнем шоссе, Валерий Александрович уже не видел. Он замученно спал, откинувшись на подголовник. Когда Снегирёв вернулся за руль и тронулся с места, Жукову приснилось, что из-под него выскакивает «Москвич», и он, судорожно вздрогнув, проснулся.
Всё было на месте – и пустота внутри, и неистребимый запах мёртвого автомобиля… Он не стал спрашивать Алексея, какие вопросы тот решал с Госавтоинспекцией и чем кончилось дело. Ему было всё равно.
– А номера?.. – спохватился он уже у Московского универмага. – Они ведь будут другие…
– Номера, – хмыкнул Снегирёв. – Скажешь, кусок корпуса пришлось заменить, как раз тот, где цифры выбиты были. Ну, милиция и велела… Делов!..
Семьдесят два часа подходили к концу. В воздухе способном удержать на весу топор, витал табачный дым пахло хлевом и раздавался ядрёный мат помдежа. Тарас решил про себя, что тот, не иначе, сподобился послужить на флотах: иными причинами столь виртуозное владение словом объяснить было трудно. Надрывался, не смолкая, телефон, дружно ржали над чем-то молодцы из резерва, а со стороны ружпарка доносился грозный храп – это, перебрав, почивал на стульях сам дежурный по отделу…
С соседями по «аквариуму» Кораблёву не особенно повезло. Было их вообще-то не так уж и много, не все как на подбор оказались личностями самобытными И преисполненными чувства собственного достоинства. Справа скорбел интеллигент в разбитых очках. Его бормотание вполне соответствовало имиджу народовольца. выданного невежественными крестьянами охранке:
– Опричники, держиморды, сатрапы…
Жаловаться прокурору он, похоже, передумал. Слева пускал слезу отбуцканный металлист. Он стенал и покачивался, нежно баюкая подраненную руку. Пальцы на ней чудовищно распухли и почернели. Что поделаешь: резиновая «демократов» – основа демократического порядка. Тарас и сам местами выглядел не лучше соседа. А под ногами у них лежал раскаявшийся хулиган. Раскаявшийся – судя по тому, какое пронзительное зловоние он источал. По ходу «воспитательной беседы» всё некогда съеденное и выпитое им вернулось обратно. После чего было убрано его же собственным шарфом и повешено владельцу на шею…