В седьмом разделе автор торжественно заверял, что единственной целью заговора было предупредить новый брак молодого дворянина игрой на его суеверных страхах. После этого заверения автор повторял, что второй брак неизбежно разрушил бы планы священника добиться, в конце концов, возвращения Церкви ее имущества, так как значительная часть состояния графа Фабио отошла бы от ребенка его первой жены, который, несомненно, находился бы под влиянием отца Рокко, к другой жене и, вероятно, к другим детям, влияние на которых со стороны патера было проблематично.
В восьмом и последнем разделе автор каялся в том, что, ревнуя к делам Церкви, допустил такие поступки, которые могут опозорить его рясу; высказывал в самых сильных выражениях свое убеждение в том, что, как бы ни смотрели на примененные им средства, поставленная им перед собой цель была самая праведная; и заключал уверением в своей решимости смиренно перенести даже самую суровую кару, какой высшая церковная власть найдет необходимым его подвергнуть.
Просмотрев этот необычайный отчет, доктор снова обратился к Луке Ломи.
— Я согласен совами, — сказал он, — что не было бы никакой пользы от огласки поведения вашего брата, при том, однако, условии, что его церковное начальство исполнит свой долг. Я покажу эти бумаги графу, как только он будет в состоянии ознакомиться с ними, и не сомневаюсь в том, что он согласится разделить мою точку зрения.
Эти слова сняли большую заботу с плеч Луки Ломи. Он поклонился и вышел.
Доктор положил бумаги в тот же шкаф, куда им была спрятана восковая маска. Прежде чем запереть дверцу, он снова вынул плоскую коробку и долго задумчиво смотрел на лежавшую там маску, а затем послал за Наниной.
— Теперь, дитя мое, — сказал он, когда она явилась, — я собираюсь произвести первый опыт над графом Фабио; и я считаю весьма важным, чтобы вы присутствовали, когда я буду говорить с ним.
Он взял коробку с маской и, сделав знак Нанине, повел ее в комнату Фабио…
Около полугода спустя после описанных нами событий синьору Андреа д'Арбино и кавалеру Финелло случилось гостить у их общего друга в приморской вилле на берегу Неаполитанского залива, близ Кастелламаре. Большую часть времени они приятно проводили в море, удя рыбу и плавая под парусами. В их полное распоряжение была предоставлена лодка. Иногда они весь день сидели и лежали на берегу, иногда же предпринимали прогулки по прелестным островам залива.
Как-то вечером они шли под легким ветром близ Сорренто. Красота местности побуждала их держать лодку поближе к берегу. Незадолго до заката они обогнули необыкновенно живописный мыс, и перед ними открылась небольшая бухта с белым песчаным пляжем. Они увидели сперва окруженную апельсинными и оливковыми деревьями виллу на скалистых высотах в некотором расстоянии от берега, затем — тропинку в скалах, ведшую к пляжу, и, наконец, — небольшую семейную группу на берегу, наслаждавшуюся благоуханным вечерним воздухом.
Взрослые — женщина и мужчина — сидели рядом на песке. На коленях у женщины лежала гитара, и она наигрывала простую мелодию танца. Возле нее маленький ребенок в полном блаженстве катался по песку; а перед ней небольшая девочка плясала под музыку с весьма необычным партнером, в образе пса, который уморительно подпрыгивал на задних лапах. Веселый смех девочки и приятные звуки гитары ясно доносились по тихой воде.
— Держи чуть ближе к берегу, — сказал д'Арбино своему другу, сидевшему на руле, — и оставайся, как я, в тени паруса. Я хочу увидеть лица этих людей, но так, чтобы они не видели меня.
Финелло повиновался. Подойдя достаточно близко, чтобы разглядеть черты сидевших на берегу и быть громко облаянными собакой, они вновь повернули нос лодки в открытое море.
— Добрый путь, господа! — звонким голосом крикнула девочка.
Они помахали шляпами в ответ, а затем увидели, как она подбежала к собаке и взяла ее за передние лапы.
— Поиграй, Нанина! — услышали они опять ее голос. — Мы хотим танцевать еще!
Вновь зазвучала гитара, и смешная собака в тот же миг поднялась на задние лапы.
— Я слыхал, что он снова здоров, недавно женился на ней и куда-то уехал с нею, ее сестрой и ребенком от первой жены, — сказал д'Арбино. — Но я не подозревал, что место их уединения так близко от нас. Сейчас еще слишком рано врываться в их семейное счастье, иначе я был бы склонен подвести лодку к берегу.
— Я так и не знаю конца этой странной истории с Желтой маской, — сказал Финелло. — Кажется, там был замешан патер, не так ли?
— Да, никто точно не знает, что стало с ним. Он был отправлен в Рим, и с тех пор никто о нем не слыхал. По одним слухам, церковные власти присудили его к какому-то таинственному искупительному заточению, по другим — он будто бы вызвался взять приход где-то в колониях, среди грубых людей и в зачумленном климате. Недавно я спрашивал о нем у его брата, скульптора, но он только покачал головой и ничего не сказал.
— А женщина, носившая желтую маску?
— Ее судьба тоже загадочна. В Пизе ей пришлось распродать все, что у нее было, для уплаты долгов. Ее подруги по модной мастерской, к которым она обратилась за помощью, не пожелали иметь с ней никакого дела. Она покинула город одна и без гроша.
Во время этого разговора лодка подошла к следующему мысу. Они обернулись бросить последний взгляд на берег бухты. Звуки гитары все еще мягко долетали по спокойной воде; но теперь к ним примешивался голос женщины. Она пела. Девочка и собака сидели у ее ног, а мужчина — на своем прежнем месте, рядом с нею.
Через несколько минут лодка обогнула мыс, пляж скрылся из виду, и музыка тихо замерла вдали.