— Ну что, Селена, — начала от имени собравшихся Хольмфрида. — Ты решила сдаться?
Оглядев всех, я поняла, что лучше изобразить покорность.
— Покинув свое племя, я совершила ошибку, — сказала я, опустив глаза.
— Тебя будут судить по справедливости, — заявила Хольмфрида, — ибо за время твоего отсутствия мы узнали кое-что новое.
— Ты знаешь новости о Метрикселле? — спросила меня старуха Бьорк.
При звуках этого имени у меня екнуло сердце.
— Нет, — пробормотала я, ожидая сообщения, способного успокоить мою совесть или пролить свет на трагическую и загадочную гибель Метрикселлы.
— Она была одержима! — с широко раскрытыми от ужаса глазами прошептала молодая официантка.
— Одержима?!
— В нее вселилась Баалата, — пояснила Хольмфрида. — Так нам сказали знатоки. К этому же выводу пришла Ингрид, изучившая ряд подобных случаев.
Признаюсь, такая новость не успокоила меня, а встревожила.
— И что из этого вытекает? — спросила я.
— Теперь ее смерть предстает совсем в ином свете.
— Метрикселлу никто не убивал.
— Правда?! — я не сдержала удивления.
— Атам оказался у нее прямо в сердце, потому что именно в сердце скрывается сила явившихся в чужом облике одиор.
Вспомнив о змее, сердце которой я изрубила на мелкие кусочки своим атамом, прежде чем разрезать и сжечь ее тело, я стала понимать, о чем идет речь.
— То есть, Метрикселла была уже мертва, а в ее тело вселилась Баалата?
— Ну да!
— В этом случае…
— В этом случае, — перебила меня Хольмфрида, — своим геройским поступком ты спасла нас от Баалаты!
Я возмутилась. Эти омниоры даже не сомневались в том, что это я вонзила нож в сердце Метрикселлы.
— Это не я! Я не убивала Метрикселлу атамом и даже не подозревала, что она одержима!
И вдруг я вспомнила буйство Метрикселлы, ее неподобающие омниоре поступки, а также то, что она опустила атам, когда у нее была возможность меня убить. Конечно, все это было легко списать на Баалату, но за час до смерти Метрикселла еще управляла своими поступками. Тогда она не была одержимой Баалатой.
— Хватит, — отрезала Хольмфрида. — Пусть все решит суд. А сейчас мы должны тебе помочь.
Закатав рукава моего свитера, она показала мои израненные руки остальным омниорам.
— Скорей! — воскликнула не склонная к разглагольствованиям омниора-крестьянка.
Не теряя ни секунды, омниоры сгребли меня в охапку и потащили за собой на вершину нависавшей над серыми океанскими водами скалы, освещенной золотистыми лучами незаходящего полуночного солнца. Уложив меня на камни, они расставили вокруг меня в виде идеальной пентаграммы свечи и зажгли их.
Я долго лежала без движения, пока пять пар опытных рук исследовали все уголки моего тела и сознания и восполняли энергию, утраченную мною за последнее время. Собравшись с силами и окрепнув духом, я открыла глаза, но увиденное пришлось мне не по вкусу. Замершие вокруг меня омниоры были мрачнее тучи. Выражение их лиц не сулило мне ничего хорошего.
Церемонией руководила печальная Хольмфрида. Мне вручили кусок нефрита, укрепив мою ослабленную защиту. Потом мне дали отхлебнуть сильнодействующего зелья, и скоро меня охватило чувство блаженства. Мой разум просветлел, и голова заработала как никогда хорошо.
Распустив волосы, я принялась танцевать вместе с остальными омниорами, не чувствуя ни холода, ни голода, ни усталости. Я улыбалась странному тусклому солнцу и чувствовала себя легкой, как пушинка. Где-то далеко на горных склонах я заметила маленькие огоньки, подумав, что это сверкают глаза разглядывающих нас эльфов, и ничуть этому не удивилась.
После ритуального песнопения настал момент разговора, предметом которого служили я сама и мой недуг.
Никто не отваживался заговорить первым. Казалось, я на приеме у врачей, нашедших у меня неизлечимую болезнь. Наконец заговорила Хольмфрида.
— Ты беременна, — сказала она.
Меня как обухом по голове ударили. Я ожидала чего угодно, только не этого. Да, у меня была небольшая задержка, но для меня это было обычно. Мне ведь было всего семнадцать, и я никогда не обращала на подобное внимания.
— Не может быть, — пробормотала я. — Я жевала травы.
— Каждый день?
Напрягая память, я стала вспоминать, ежедневно ли жевала травы, которыми омниоры пользуются для предотвращения беременности. Делать это давно вошло мне в привычку. Обычно я жевала их перед сном и никогда не забывала, если только… внезапно не засыпала. Как это произошло со мной в ночь летнего солнцестояния на горе Дольмен. О той ночи я не полшила вообще ничего. Похоже, до жевания трав дело тогда не дошло…
— Тебя мутит? Тошнит?
Побледнев, я вспомнила о дурноте, которую считала симптомом морской болезни.
«Но ведь она началась у меня еще до того, как мы вышли в море! Выходит, мои слабость, дурнота, бессонница, — симптомы беременности!»
— Держи себя в руках — прочитав мои мысли, сказала Хольмфрида.
А как мне было не растеряться? Мне только что сообщили, что в моем чреве зародилась новая жизнь, что мой живот скоро раздуется, и в нем будет жить маленькое существо, которое впоследствии будет звать меня мамой. Это было настолько странно и невероятно, что я просто не могла в это поверить.
— Ты жертва одиоры. Твоя слабость объясняется именно этим. Однако беременность не ослабляет сопротивляемость тела. Наоборот, она ее повышает. Лишь благодаря этой беременности одиора с тобой не расправилась.
Возможно, так оно и было. В любом случае я не собиралась сдаваться, твердо решив сопротивляться и бороться за жизнь. Может, моя решимость была особенно неколебимой потому, что теперь речь шла не только о моей собственной жизни, но и о жизни крошечного существа. Как бы то ни было, в тот момент я объяснила себе такую твердость любовью к Гуннару.
— А эта одиора… Это — Баалата? — осторожно спросила я.
В отличие от средиземноморских ведьм, широкоплечие исландки не тряслись от одного упоминания имени финикийской богини. Они лишь нахмурились и сжали кулаки.
— Мы точно не знаем, но, скорее всего, она.
— Однако Баалата еще никогда не осмеливалась проникать в наши земли, — решительно возразила Хольмфрида.
— Здесь у нас правит Ледяная Королева! — пискнула очкастая омниора.
— Что за Ледяная Королева? — с опаской спросила я и стала судорожно вспоминать слышанные в детстве предания. — Ледяная Королева превращает в лед сердца полюбивших ее мужчин! — вспомнила я, наконец.
— И выжигает зрачки девушкам, дерзнувшим взглянуть ей в глаза, — добавила старуха Бьорк.