Цаю удалось поймать нескольких мошек на ладонь и внимательно рассмотреть.
Это были меленькие иероглифы «цзин» и «жань».
«Чистое» и «грязное».
Со слюдяными крылышками.
Утром Змееныш проснулся бодрым, и эта невероятная, невозможная бодрость не покидала его до момента встречи с Государевым Советником – да и тогда не покинула.
Сейчас он выглядел, как много повидавший мужчина лет сорока с небольшим, изрядно седой, истощенный и замученный, но вполне годный для того, чтобы еще пожить всласть.
И Змееныш с испугом подумал, что это – жалованье.
Жалованье от неведомого нанимателя, властного над жизнью-смертью и пожелавшего приобрести для своих целей опытного лазутчика.
А жалованье, как подсказывал тот же опыт, нужно отрабатывать.
…Лазутчик замолчал, и в тот же момент прекратилось ровное шуршание кисточки по бумаге.
Доклад был переписан.
Оставалось только недоумевать, почему сановник разложил письменные принадлежности на кровати, а не на более подобающем для таких целей столе.
Тишина надолго воцарилась в кабинете.
Только мухи суматошно бились об оконный флер.
– Удивительно, – сказал Государев Советник и помахал лапкой в воздухе. – Воистину достойно удивления…
Змееныш скромно потупился. На самом деле он уже давным-давно стал равнодушен к похвалам, но люди, кому он передавал донесения, что называется, «из уст в чернильницу»… эти люди, невзирая на чин и положение, всегда восторгались памятью лазутчика.
На паркете обнаружился сучок, похожий на детскую ухмыляющуюся рожицу; Цай вспомнил сумасшедшую память Маленького Архата и вдруг понял – если Государев Советник сейчас похвалит лазутчика, то Змеенышу это будет неприятно.
Почему? В подробности лазутчик решил не вдаваться.
– Только сейчас я понял, почему толстый студент-стипендиат Бао, – неожиданно для Цая донеслось с той стороны кровати, – закончив с отличием Академию, не захотел остаться в Столице, взяв курс новых студентов. Ему сулили прекрасное будущее, звание академика-ханлиня, высокий чин в самом скором времени… «Нет, – сказал он мне, – я умею учиться, но не умею учить. И потом – дело надо крепко держать в руках, а это…» И не договорил. Тогда я не понял его. Что ж, всему свое время… жаль лишь, что поздно!
Змееныш почувствовал: пора удаляться.
Сановник не походил на человека, способного на откровенность с посторонним. Если у Государева Советника сейчас развяжется язык – впоследствии он пожалеет об этом и перестанет любить Змееныша, присутствовавшего при минуте слабости. Тогда уйти из Столицы незамеченным будет гораздо сложнее.
– Я похож на человека, откровенного с незнакомцами? – спросил Государев Советник.
На лице Змееныша не отразилось ничего.
Ему непросто далось спокойствие.
Мысли он читает, этот опорный столб Чжунго, что ли?
– Слушай и не перебивай. – Воробей неожиданно оказался совсем рядом, мигом перепорхнув через кровать, и пристально заглянул в глаза лазутчику – головы стоящего сановника и сидящего Змееныша были практически на одном уровне.
– Слушай и не перебивай. Ты передал мне слова моего друга Бао, ты говорил его голосом – и заслуживаешь поощрения. Когда я закончу, я выполню любую твою просьбу, если это будет в моих силах. А сейчас запоминай мои слова и молчи. Когда судья Бао вновь увидит тебя… я надеюсь, что, услышав мой голос из чужих уст, он поймет меня, как понимал раньше.
Сановник помолчал.
– Поймет и не осудит, – добавил автор трактата «О пяти видах наказаний».
Рассказ государева советника, или Частичный ответ на вопрос «Как умирают монахи»
Чернь есть чернь.
Сегодня она готова целовать пыль из-под твоих сандалий, завтра же будет с удовольствием глазеть на твою отрубленную голову; сегодня прославляет, через неделю – проклянет.
Воистину:
Хотел бы уйти я
В небесный дым,
Измученный
Человек.
Но такие, как я, не уходят из неубранного дома.
Ты, незнакомец с никаким лицом и чужим голосом, наверняка слышал, как бэйцзинцы пели мне хвалу. «Слава! – надрывались они. – Слава тому, кто подсказал государю истребить проклятых монахов!» Завтра наступит похмелье, они увидят, что головы монахов-кознодеев протухли на колах, а налоги остались прежними, «Безумие Будды» и не подумало отступить, небо выглядит небом, а грязь – грязью. Что они закричат тогда? Кому воздадут по заслугам?! Не тому ли, кто подскажет распилить бездарного советника бамбуковой пилой или сварить в кипящем масле?!
Знаешь ли ты, как я дал государю Хун Ци совет, приведший к уничтожению тайной канцелярии Чжан Во? В тот день я был в Академии Ханлинь с целью сверки результатов выпускных экзаменов у них и у нас. Когда я вернулся обратно, в Училище Сынов Отечества, меня поразила царящая во дворе суматоха. «Внезапный приезд императора! – объяснили мне. – Государь нагрянул, как гром с ясного неба, собрал всех почетных наставников, носящих титул „тайчан боши“, и уединился с ними в присутственной зале. И вам было передано сразу по приезде отправляться туда».
Я поспешил в присутственную залу, что называется, «между вдохом и выдохом».
Еще от дверей меня поразила тишина. Сын Неба стоял на возвышении, рядом с ним находились трое телохранителей из Крылатых Тигров, а почетные наставники, потупившись, кусали губы и дергали себя за бороды.
– Итак, я жду! – гневно вопросил государь, сдвинув брови. – Неужели я не получу нужного совета?
Тишина царила в зале.
Тут император обратил внимание на меня.
– Тогда ответь хоть ты! – крикнул он, ткнув в мою сторону пальцем. – Только не тяни и не мямли, как эти мудрецы! Ответствуй, явившийся невовремя: как должно поступить государю, только что поднявшемуся по красным ступеням?! [61]
– Государь должен поступать так, как подсказывает ему его собственный разум, – не найдя ничего лучшего, ответил я. – Ибо сказано древними: тело правителя – тело государства, душа правителя – дух народа, помыслы правителя – чаяния подданных.
– Вот! – возопил радостно Сын Неба, а я поймал на себе несколько косых взглядов коллег. – Вот те слова, которые я хотел услышать; вот он, нужный совет! Я был не прав – ты явился вовремя, муж достойный и величественный, и именно ты, как никто другой, достоин титула Государева Советника!
Через минуту в зале никого не было – государь выбежал прочь, а следом, грохоча сапогами, пронеслись телохранители.
Позже мне объяснили: император Хун Ци, открывший Эпоху Обширного Благоденствия, спрашивал у наставников Училища Сынов Отечества: