– Как-нибудь. Еще рано об этом думать.
– Ты меня просто поражаешь своей безответственностью! А когда, скажи на милость, ты начнешь об этом думать – когда дитятке придет пора жениться?! И потом, – выдвинула Инка свой самый главный аргумент, – забыла, кто его папаша?
– Отчего же? Помнится, ты сама говорила, что от такого породистого жеребца должны получиться замечательные жеребятки. Вот теперь у меня будет замечательный «жеребенок»…
Илье она тогда, разумеется, ничего не сказала. Да и зачем? Если ему не нужна она сама, то и известие о скором отцовстве его вряд ли порадует. Нет, это ее ребенок, только ее.
А потом на Симу свалилось наследство, и вопрос, на какие деньги она будет растить малыша, потерял актуальность.
У нее была на удивление легкая беременность: никакого токсикоза, никаких болей в пояснице и отеков, – и все это при сумасшедшем ритме ее новой жизни.
Она не пила и не курила, хорошо питалась и принимала витамины. Во всем остальном она была безответственной и недисциплинированной мамашей. Хроническое недосыпание, физическое и психическое переутомление. Но несмотря ни на что, ребенок родился крепким и абсолютно здоровым.
Когда акушерка протянула ей сына, впервые за истекшие месяцы Сима расплакалась.
С этого момента все в ее жизни подчинялось потребностям маленького человечка. Сима старалась не расставаться с ним надолго, но когда Максиму исполнилось два месяца, встал вопрос, как быть с работой. Она разрывалась на части. С одной стороны, она не хотела оставлять ребенка без материнской заботы, а с другой – не желала устраняться от управления компанией. Ведь от того, как пойдет бизнес, зависело не только ее будущее, но и будущее ее сына.
Проблему, как ни странно, помог решить Глеб, прилетевший в Нью-Йорк вместе с Инкой.
– Ты уже подыскала няню? – спросил он, подбрасывая к потолку визжащего от удовольствия трехмесячного малыша.
– Гора, я тебя умоляю! – прошипела Инка. – Дай сюда ребенка, а то эта ненормальная мамаша, – кивок в сторону Симы, – получит разрыв сердца.
– А что мы такого ужасного делаем? Мы просто летаем! – пробасил Глеб, все-таки передавая ребенка матери.
Смуглое личико малыша сморщилось в недовольной гримасе, из глазенок, непонятного еще мутно-голубого цвета, хлынули слезы.
– О! Гора, – Инка попыталась перекричать громкий рев, – а голосок-то у нашего крестника погромче твоего будет. И характер поупрямее!
Глеб надменно выпятил нижнюю губу:
– Да, у нас, у творческих личностей, всегда так – нам нужно все и сразу!
Услышав его могучий бас, ребенок затих. Сима рассмеялась:
– Похоже, вы с Максом родственные души!
Малыш обвел недоуменным взглядом склонившихся над ним взрослых и расплылся в беззубой улыбке.
– Он такой трогательный! – Великогора смахнул набежавшую слезу носовым платком. У платка был изумительный оранжевый цвет.
Инка недовольно фыркнула и выхватила из его рук яркую тряпицу:
– Вот я все не могу понять, как человек с таким тонким художественным вкусом, – при этих словах Глеб приосанился, – может любить такие уродливые расцветочки?!
Художник ответил ей возмущенным сопением.
– Так что там у нас с няней? – спросил он у Симы, демонстративно игнорируя Инку.
Сима безнадежно пожала плечами:
– Ничего у нас с няней. Наверное, я действительно ненормальная мамаша, – она нежно посмотрела на сына. – Не могу я доверить своего ребенка чужим теткам, даже если у них самые распрекрасные рекомендации.
– Правильно! Незачем доверять нашего мальчика чужим теткам. – Глеб загадочно улыбнулся. – У меня на примете есть очень даже своя тетка.
Женщины посмотрели на него с интересом, младенец одобрительно загугукал.
– Тетя Клава, жена моего покойного дяди, царствие ему небесное, осталась на Украине совсем одна – ни детей, ни внуков. Она всю жизнь проработала воспитательницей в детском саду, а теперь вышла на пенсию. Звал ее к себе в Москву – отказывается.
– А ко мне в Нью-Йорк, значит, согласится? – недоверчиво поинтересовалась Сима.
– Согласится, даже не сомневайся! – Глеб уверенно кивнул. – Тетя Клава обожает детей, а внуков Господь не дал. Да она ради возможности понянчиться с ребеночком не то что в Нью-Йорк – к черту на рога отправится.
Тетя Клава появилась в их с Максимом жизни ровно через полтора месяца. Крупная, дородная женщина с роскошными формами и грубоватыми чертами лица окинула встречающую ее Симу внимательным, слегка скептическим взглядом.
– Ой, дитятко, шо-то ты совсем худая! Сразу видно, как в этой Америке, – она презрительно сощурила яркие, василькового цвета глаза, – относятся к питанию. Чипсы, хот-доги, кока-кола… Тьфу, а не еда!
Сима растерянно улыбнулась.
– Ну ничего, теперь тетя Клава и тебя, и малюка твоего накормит! А где Максимка-то?
– Дома.
– Так шо мы тут стоим?! – возмутилась гостья. – Дите там с чужими людьми, а мы тут прохлаждаемся! – Она пригладила пережженные химической завивкой кудри и бодро потрусила вперед.
Сима была так впечатлена энергичной мадам, что послушно засеменила следом. У нее даже не возникло вполне естественного вопроса, а знает ли тетя Клава, в какую сторону нужно идти.
Впрочем, в скором времени выяснилось, что тетя Клава великолепно ориентируется буквально во всем: в пространстве, во времени, в международной политике, в ценах на нефть и в курсах валют. По любому вопросу у нее имелось собственное «авторитетное» мнение. И если, не приведи Господь, находился смельчак, рискнувший оспорить это самое «авторитетное» мнение, тетя Клава мгновенно наливалась нездоровым багрянцем, раздраженно встряхивала пергидрольными кудрями и, гневно сверкая васильковыми очами, бросалась в бой с инакомыслящим. Победить ее в словесной баталии не представлялось возможным. Никакие аргументы, логика и здравый смысл не могли противостоять ее железобетонной уверенности в собственной правоте. Если тетя Клава решила, что белое – это черное, значит, так тому и быть.
Кроме всего прочего, она отличалась странным для человека, прожившего всю сознательную жизнь в заштатном украинском городке, высокомерием. Даже к Симе она относилась как к несмышленому, педагогически запущенному ребенку – снисходительно и с легким налетом жалости. Что уж говорить про прислугу?!
С первого дня своего пребывания в Нью-Йорке тетя Клава вела непримиримую войну с «темными америкашками». Она как-то сразу забыла, что ее пригласили в качестве няни, и добровольно взвалила на себя непосильное бремя домоправительницы.
Доставалось всем. И пожилому добродушному консьержу: «Старый пень! Только и знает, что спать на посту!» И приходящей домработнице: «Неряха и лентяйка. Совершенно не следит за порядком! Квартира превратилась черт знает во что!»