– Хорошо, что у нас рисование уже кончилось, – снова порадовалась я.
– Угу, – кивнул он. – Я тут слышал, седьмой «Д» написал директору письмо, чтобы у них убрали Витаминку. Весь класс подписал. Андрюха тоже подбивал нас написать письмо…
– И что?
– Да у нас в классе ничего из задуманного не делается, – махнул рукой Лешка.
– Прямо как у нас, – кивнула я.
– И потом, если честно, мы боимся мести Витаминки. А то у нее рука не дрогнет нарисовать «два» просто так! Да и вообще… у меня лично проблем с ней нет.
– Вот и все так рассуждают, – согласилась я.
Прозвенел звонок, а литераторша все не появлялась. Уже раздались первые робкие предложения забить на это дело и пойти куда подальше, но тут дверь распахнулась. Но появилась на пороге вовсе не литераторша, а Татьяна Дормидонтовна.
– Пойдемте в актовый зал, – хмуро сказала она.
– Что? Зачем? – повскакивали мы.
– Быстро, – не отвечая, скомандовала классная.
Видеть ее такой было непривычно, так что мы уже без долгих разговоров собрали вещички и потопали в указанном направлении.
Похоже, в актовом зале собралась вся школа. Все спрашивали друг у друга, в чем дело, но никто ничего не понимал и вразумительно ответить не мог.
– Война, что ли, – раздался чей-то тонкий голос.
На него же зашикали, замахали руками. И тут на сцену поднялась Римма.
– В нашей школе произошло вопиющее и крайне возмутительное событие! – трагически провозгласила она.
Ну слава богу, «в нашей школе». Значит, все-таки не то, что кто-то там предположил. А у нашей директрисы любая мелочь вопиющая и возмутительная. Но что могло случиться, чтобы по этому поводу в актовом зале собираться?
– Какие-то… – она сделала паузу, подобирал слово, – негодяи расписали стены и дверь кабинета истории неприличными надписями и рисунками. И разбили там окна.
Зал загудел, то ли возмущенно, то ли восхищенно.
– Считаю, что заниматься в такой школе недопустимо, – продолжала директриса. – Так что на сегодня занятия отменяются.
– Ура! Круто! – тут же завопили в зале. Народ повскакивал с мест и с радостными воплями повалил к выходу.
Я сидела прямо, словно меня вжало в спинку жесткого неудобного кресла турбулентностью. Единственный нормальный препод во всей школе! Не орет, не истерит, не заставляет тупо пересказывать учебник… Интересно, они, дебилы, которые это сделали, в институт поступать не собираются? А почему, собственно, я решила, что это кто-то из старших классов? Ой, что-то у меня в мозгах совсем помутилось – историк только в старших классах, кажется, и преподает…
А Римма хороша! Неужели она всерьез рассчитывала, что отпустить с уроков – это наказание? А может, ей казалось, что всем станет стыдно, мы возмутимся и закричим: «Нет, нет, мы хотим учиться!» Да если бы она хотела, чтобы кто-то на самом деле что-то понял, надо было заставить все это дело убирать! А заодно и остальную школу отдраить, устроить массовую генеральную уборку. Да еще и стекла заставить самим вставить. Вот тогда бы мы, может, что-нибудь и поняли…
Хотя, наверное, директриса не хочет, чтобы мы любовались на «неприличные» надписи и рисунки. Так что все как раз крайне педагогично…
– Пошли, – дернула меня Ирка, словно прочитав мои мысли. – Посмотрим, что там за надписи.
Как оказалось, неумеренным любопытством отличались не только мы – народ тоже ломился отнюдь не в сторону выхода, а вверх по лестнице. И напрасно – вход на третий этаж был надежно перекрыт. Да не какими-нибудь там банальными дежурными по школе с красными повязочками на рукавах, а школьными охранниками.
Так и не полюбовавшись на интригующие надписи, мы вместе с толпой вышли во двор и удовольствовались видом на окна, которые и в самом деле оказались разбиты. Все три. Бедный историк…
Кстати, а где он сам? В зале я его не видела, да и вообще… Вообще, конечно, трудно представить его в таком расстройстве, что не смог вести уроки и попросил выгнать всех из школы. Неприятно, да. Но отмена уроков – наверняка Риммина затея, вполне в ее духе.
Где же Яблоков? Может, уволиться решил? От этой мысли стало совсем тошно, и я ее сразу отогнала. Да нет, не мог он. Это ж не какая-нибудь истеричка, а наш Яблоков. На моих глазах еще никому не удавалось вывести его из себя, да и не на моих, думаю, тоже. Он никогда не повышал на нас голос, но это почему-то действовало куда лучше, чем крики и вопли.
Как-то в девятом классе, когда концентрация дебилов еще значительно превышала предельно допустимые нормы, они довели до слез училку по русскому Ольгу Владимировну. В классе повисла мертвая тишина, а она плакала у окна, отвернувшись спиной. А потом, всхлипывая, диктовала упражнение…
Нет, это явно не про историка. Двоечники и прочие хулиганы боятся и ненавидят его без всяких истерик. И вот решили достать по-другому… Стоп. Какая-то очень неприятная мысль пришла мне в голову, но додумать ее я не успела.
– Ну что, куда пойдем? – спросила Ирка. – Может, еще раз на «Магию»?
– А она еще идет? – удивилась я.
– Угу, где-то на окраине.
– Нет, Ирк, извини, не могу, – с сожалением отказалась я.
– Ну и ладно! – надулась она. – Одна схожу!
Ирка обиделась и ушла, но сейчас мне было не до того. Я без особой надежды прошлась по двору, высматривая Ромку, и с огромным удивлением обнаружила его в компании Смирнова! Они вполне мирно общались, время от времени поднимая глаза на разбитые окна третьего этажа.
Здраво рассуждающий внутренний голос пытался меня остановить, но я задвинула его советы куда подальше и решительно направилась к новым друзьям.
– Привет! – как можно беззаботнее сказала я.
Они обернулись и переменились в лице. Или у меня мания величия? Но Смирнов тут же торопливо бросил:
– Ладно, пока, – пожал Ромке руку и быстро пошел к выходу со двора.
– Привет, – только после этого ответил Орещенко.
– Ничего не хочешь мне рассказать?
Он пожал плечами:
– А что тебе рассказать?
– Про это, – я кивнула на разбитые стекла, которые, впрочем, уже начали вынимать из рам.
– А при чем тут… – вскинулся было он, но опомнился и закончил нарочито спокойно: – Я к этому не имею никакого отношения.
– Уверен? – прищурилась я.
– А ты, я вижу, не уверена?
– Ты о чем со Смирновым разговаривал? – тоже вопросом ответила я. – Перенимал опыт? Тоже теперь будешь меня посылать?
– У тебя мания величия, – он неожиданно подтвердил недавно поставленный мною самой себе диагноз. – Думаешь, больше и поговорить не о чем?