– Вниз по лестнице и на пристань, медленно.
Спустившись на палубу подлодки, Антон осмотрелся вокруг, насколько позволяло время, отпущенное шагавшим позади Филипенко. Подлодка стояла в довольно широкой гавани, образованной далеко выдававшимся в море мысом, благодаря которому гавань была защищена с трех сторон. На самом конце мыса виднелись несколько орудий береговой артиллерийской батареи. Впереди на берегу – приземистые строения, скорее всего казармы обслуги базы подводных лодок. Филипенко снова напомнил о себе, и Антон послушно поднялся по трапу на пирс. Они зашагали по небольшой дороге, ведущей к видневшемуся на холмах городку. Судя по всему это был оплот советского военно-морского флота город Мурманск. Ничего против Мурманска Антон не имел. Какая разница в каком именно месте, но он опять оказался на своей земле. Он так обрадовался этому, что ускорил шаг. Но очень быстро понял, что поторопился. В процессе ходьбы плечо снова разболелось и дало о себе знать приливом горячей волны к лицу. Так что в комендатуру Антон добрался уже шатаясь и, едва переступив порог, рухнул на пол.
Очнулся он в лазарете. Рядом с ним сидела медсестра, а чуть поодаль – сухопутный автоматчик, положив свое оружие на колени. Когда он очнулся, медсестра смочила его лоб мокрой тряпкой, стараясь облегчить страдания, а охранник, наоборот, насторожился. Из чего Антон заключил, что его личность все еще вызывает опасения. Его даже сфотографировали и отослали фото в сто сорок первый авиаполк. Ответ пришел неожиданно быстро. Особый отдел признал лейтенанта Гризова в лицо и предписывал переправить его в расположение полка для дальнейшего разбирательства в происшедшем как можно быстрее. Его срочно погрузили в самолет, направлявшийся в Белоруссию, где в данный момент базировался полк. Весь полет Антон провел в полузабытьи, время от времени приходя в себя и опять проваливаясь в черную темноту. В полусне-полубреду ему казалось, что он снова стоит на коленях в каюте немецкого крейсера и смотрит в пасть овчарке. Потом он снова отстреливался от фашистов около дома на берегу, пикировал куда-то на своем истребителе, шел на таран, снова пикировал, косил немцев из пулемета в пылу схватки.
Когда он, неизвестно в который раз, пришел в себя, то обнаружил, что лежит в большой белой палате с высоким потолком. Рядом стояло еще пять коек, на которых лежали раненые бойцы. Антон попытался приподнять голову и едва смог это сделать – так сильна была слабость. Посмотрев вокруг, он увидел сидевшего на койке у окна бойца и спросил:
– Что со мной было?
Боец с перевязанной рукой повернул к нему свое небритое лицо и спокойно сказал:
– Ты чуть не умер, паря, только и всего. Еле выходила тебя сестричка. Дохтуру, да ей жизнью обязан.
Антон уронил голову на подушку и снова спросил:
– А где я, боец, в Мурманске?
– Да, видать тебя крепко задело, – проговорил боец с сочувствием в голосе, – Ты в Белоруссии, паря, недалеко от Гродно.
– А немцы где?
– Немцы? Да не боись. Немца уже далеко отбросили, аж за Вислу. Но повоевать еще успеешь, крепко дерется еще фашист. Да хребет уже сломали, недолго ему осталось.
В этот момент в палату вошел Михась Боровой и увидев живого Антона едва не закричал от радости.
– Жив, черт тебя подери, а мы уж тебя похоронили. Ну как ты, рассказывай.
– Да что тут рассказывать, – Антон обвел взглядом палату. – лежу вот. Вспоминаю. Вы-то как, как ребята?
Михась нахмурился.
– После того налета из наших вернулись только я, Васька Сутулый да Егор Семенов. Генку Везухина, Пискунова, тебя и капитана Мацуру мы похоронили. Ждали долго, да потом замполит объявил вас геройски погибшими. Даже за упокой души уже всем миром выпили. А ты вот он – живой.
– Да что со мной станется, – сказал Антон, – потом, как оклемаюсь немного, расскажу где меня носило.
– Слушай, – сказал Михась, и заговорщически подмигнул, – Погоди немного, у меня тут фельдшер знакомый, враз со спиртом обернусь. Выпьем за здравие.
Антон слабо попытался отговориться.
– Да мне нельзя еще, наверно.
– Слушай, лейтенант, – оборвал его Михась, – ты что, не знаешь, что спирт – самый полезный продукт в любом виде? Давай не ломайся, а то обижусь.
– Ну валяй! – согласился Антон, и Михась исчез в коридоре. Не прошло и минуты, как он уже снова сидел на подоконнике палаты, разливая спирт по стаканам, предусмотрительно прихваченным у того же дружественного фельдшера. На радостях Михась налил всем, кто был в палате. Наполнив посуду наполовину, Михась поднял стакан и сказал:
– Первую, за тех ребят, кто не вернулся.
Все выпили, помолчали, каждый о своих погибших друзьях. Михась наполнил вторую и снова поднял стакан вверх. Делал он это бережно, словно держал в руке богемский хрусталь.
– Ну, а теперь выпьем за тех, кто заново родился.
– Да, лейтенант, точно. – поддержал Михася небритый боец с перевязанной рукой. – Ежли один раз помирал и не помер, то уж теперь жить тебе долго.
У Антона едва не вырвалось, что помирал он уже целых девять раз, но промолчал, крепко стиснув зубы. Еще подумают, что умом повредился. Так молча он и выпил. В этот момент в палату вошла медсестра и, увидев больных со стаканами спирта, подняла такой крик, что Михась был вынужден в срочном порядке ретироваться. Особенно досталось Антону.
– Вы что, товарищ лейтенант, – говорила обиженно молоденькая медсестра, обращаясь к нему, – Вы же только что пришли в себя. Едва не умерли, и сразу пить. Хотите, чтобы у вас поднялось давление и стало хуже?
– Да когда же от спирта хуже становилось? – подал голос небритый больной.
– А вы вообще, Федотов, не выступайте. Итак слишком много нарушений больничного режима. Я о вас доложу старшему военврачу. Он вас накажет.
Федотов предусмотрительно замолк и больше голоса не подавал. По всему было видно, что медсестра была хоть и небольшого росточка, но с характером. И пользовалась среди раненых бойцов авторитетом. Все ее любили и побаивались, поскольку девушка спуска никому не давала, держала обитателей палаты в строгости. Антону она сразу понравилась. Несмотря на небольшой рост девушка была довольно стройна и красива. Из-под белой косынки выбивалась непослушная прядь светло-русых волос, которую она то и дело заправляла обратно. Карие глаза выдавали в ней мечтательность характера, которую она всячески скрывала от окружающих за внешней строгостью.
– Как вас зовут, товарищ медсестра? – неожиданно прервал ее Антон.
– Катя, – быстро ответила девушка и сразу смутилась, – Ефрейтор медицинской службы Катерина Истомина, товарищ лейтенант.
– Товарищ ефрейтор, – сказал Антон, – разрешите вас называть просто Катей?
Девушка смутилась еще больше и проговорила еле слышно:
– А зачем? Можно ведь и по званию.
– По званию как-то официально, мы ведь сейчас не в строю.