— Давай-ка, Коля, погрей с холода душу. Губы его улыбались, а в глазах было такое, что майор молча уселся за стол. Ни о чем не спрашивая, принялся давиться лимонником — что-то нынче кусок ему в горло не лез.
— Дело твое федералы под себя берут. — Голос полковника звучал буднично и выражал только скорейшее желание покончить с формальностями. — Подготовь все материалы, к семнадцати часам за ними придут. Это первое. — Он отставил чашку и придвинулся к Ступину поближе. — Наркомов твоих сегодня холодными в «подвале» нашли, никаких следов. Это второе. — И, заглянув в расширившиеся майорские зрачки, перешел на шепот: — А «барабану» этому, Борисову, скажи, чтобы отчалил куда подальше, и сам сиди тихо — плетью обуха не перешибешь. Коля, понял меня?
— У Насти-то моей СПИД, оказывается, Евгений Александрович. — Майор вдруг поперхнулся, закашлялся, и, наверное, от этого на его глазах появились слезы. — Врачи говорят, уже давно. Теперь он перешел в активную форму, саркома Капоши, рак такой. Умрет она скоро. — Ступин медленно поднялся на ноги и некоторое время молчал, пытаясь справиться с комком в горле. — Так что пока живой, я тихо сидеть не буду.
Хрусталев не отозвался. Молчание, как известно, золото.
В сектор "А"
Докладываю, что с сегодняшнего дня, согласно устной директиве, в служебном кабинете объекта "П" задействована Контрольная система «Ухо». Записи разговоров прилагаются. Исп. 22.
Держаться на хвосте у «феррари» было делом непростым.
Под ее капотом ржал табун горячих жеребцов, а болт, который забил господин Горкин на правила движения, был большим и толстым, так что, если бы не радиомаяк, следовать за ревущим болидом было бы затруднительно. Действительно, получалось не у всех. Снегирев уже дважды наблюдал, как водитель «феррари», сам того не замечая, отрывался от машин «наружки». Те, правда, прибегали к помощи постов наблюдения и каждый раз «принимали» иномарку по новой, как говорится — не мытьем, так катаньем. Не укрылся от его глаз и тот примечательный факт, что, помимо ментов, имелась еще одна конкурирующая фирма, проявлявшая явный интерес к господину Горкину и его кругу общения.
Что-то уж больно знакомой показалась Снегиреву голубенькая «девятка», ехавшая за «феррари» в десятке корпусов перед «мышастой»; глянув в оптику на ее номер, он рассмеялся — надо же, и Сергей Петрович Плещеев тут же! Интересно, чем на самом деле занимается его якобы охранная контора? Уж не коллеги ли они?
Где-то к полудню наружка вдруг отстала, не иначе как менты устроили обеденный перерыв, зато на рандеву с господином Горкиным засветился законодатель Шагаев.
Депутат изволил прибыть в одиночестве, на скромной «пятьсот двадцатой» «бээмвухе», и, чтобы не устраивать «кучи малы», по окончании стрелки Снегирев двинулся за народным избранником.
Верно говорят, что талантливый человек талантлив во всем, ну а посредственность соответственно все делает хреново. Машину Шагаев водил безобразно — суетливо, опасно и бестолково. Снегирев без труда проследовал за ним на Ржевку, где неподалеку от церквухи, в которой, говорят, венчался Суворов, «БМВ» остановилась. Скоро рядом с ней припарковалась белая «волжанка», пернатая от антенн, и нехуденький мужичок в консервативном драповом пальто пересел в машину депутата — было слышно, как он раздраженно хлопнул дверью «бомбы».
«А на сердитых воду возят». Включив электронику бинокля, Снегирев навел резкость и прямо перед собой увидел заплывшие жиром, бесцветные глазки, но его больше интересовали губы толстяка, вернее, их артикуляция.
— Чтобы духа твоего не было в Совке. — Тот не говорил, а вылаивал слова, и брыли его при этом мелко сотрясались. — Держи, — он сунул Шагаеву конверт, — и отцу скажи спасибо, а то…
Не прощаясь, он выкатился из «бээмвухи», плюхнулся в свою машину и рявкнул водителю:
— На базу!
«Волга» с ревом убралась прочь. Запоминать номер было бессмысленно — он покоился в специальных направляющих, и заменить его на другой могли в любое время.
Депутат же отчалил не сразу. Вытащив сотовую трубу, он принялся жать на кнопки, и, настроив сканер, Снегирев услышал:
— Мишаня, я уже соскучился. Так бы расцеловал тебя всего. Приезжай скорее, как вспомню о тебе, сразу кончаю.
«Тьфу ты, гадость какая». Отношение Снегирева к сексу было самым что ни на есть традиционным, и он не сомневался, что если кто-то рожден мужчиной, то и должен быть таковым, а все остальное противно природе.
Между тем, решив вопрос в принципе, законодатель тронул «бээмвуху» с места и устремился воплощать его в реалиях половой жизни. Вывернув на улицу Коммуны, он чуть не сбил «уснувшую» на переходе бабку, с визгом ушел налево под «помидор» и мимо лесопарка вдоль трамвайных путей помчался по направлению к Всеволожску.
На его окраине, как оказалось, у депутата имелось жилье, выстроенное в стандартном постперестроечно-новорусском стиле. Железные двери, пуленепробиваемые стекла, пластиковые трубы от «Ферроли». Четыре этажа, два гаража. «Домик» был окружен трехметровой бетонной стеной, и стоило депутату вытащить пульт, как массивные ворота разошлись в стороны, и, едва не ободрав бок, народный избранник зарулил во двор. Тихо заурчал, смыкая створки, электродвигатель, в доме загорелись окна, а вдоль заборов — ртутные лампы, и из трубы — уж не к морозу ли? — в темнеющее небо потянулась струйка дыма. Это, готовясь к рандеву, законодатель растапливал камин.
Гость не заставил себя долго ждать — еще издалека раздался рев мотора, пронзительный свет фар подпер ворота, и, открыв их при посредстве пульта, прибывший лихо загнал «феррари» внутрь. Трехсотсильное чудище сразу угомонилось, хлопнула входная дверь, и в округе наступила тишина, только брехали где-то во дворах проявлявшие бдительность кабыздохи.
«А где же почетный эскорт?» Снегирев выбрался из «мышастой» и произвел рекогносцировку на местности, однако никаких следов голубой «девятки» не обнаружил, — видимо, «феррари» сумела от нее оторваться. «Ну и ладно, никто над душой стоять не будет». Он приблизился к границе депутатских владений и внимательно осмотрел ограду.
Внушительно, ничего не скажешь, — трехметровый бетонный забор, построенный, правда, не из гладких блоков, а из рельефных, и, дотронувшись до выпуклости узора, Снегирев ухмыльнулся: «Кажется, пустячок, а приятно». Через минуту он уже оседлал стену, по верху которой были вмурованы бутылочные осколки, и, стараясь не порвать штаны, прицелился в направлении светившихся окон. У него в руках был пневматический ствол, заряженный массивной оперенной стрелой. При выстреле с пятидесяти метров она надежно прилипала к любой поверхности — мокрой, ржавой, быстро движущейся, а внутри нее была вмонтирована ударопрочная радиозакладка, способная вести трансляцию на расстояние до полукилометра. Шпок — стрелка намертво прилипла к раме, однако голоса, возникшие в снегиревском ухе, были едва различимы, и он покачал головой: «Электроэнергию не экономит, гад, свет везде зажег, и не угадаешь, в какое окно стрелять». Пришлось заряжать пневмоствол снова, зато со второй попытки в наушнике раздался оглушительный звук пощечины, и гневный горкинский голос заорал: