Народ посмеялся, даже Шамшиадад выдавил кривую улыбку.
– Как видишь, кое-кто еще жив, – успокоил друга Сумукдиар. – Пошли в дом. Ты небось голодный?
Шамшиадад вяло махнул рукой – какие, мол, в такую минуту могут быть мысли о жратве. Сумук распорядился:
– Дракона в стойло, остальные – в дом. Шамши приведет себя в порядок, и мы узнаем наконец, что же случилось в Акабе. Если, конечно, ты прибыл сюда из Акабы.
– Откуда еще, – содрогнувшись, промямлил сарханг мухабарата. – Слушай, такого ужаса я даже в Шайтанде не видел, чем хочешь клянусь…
Торопливо умывшись и перекусив, Шамшиадад поведал о событиях минувших суток. В полдень отряды, верные Уль-Хусейну и Табардану, всего около шестисот пеших и конных гвардейцев, заняли Нефритовый замок. Эмирская стража, не оказывая сопротивления, побросала оружие и разбежалась, а Уалкинасал, еще с утра предупрежденный о перевороте, покинул город, погрузив на две галеры семью, гарем, евнухов и часть казны. Однако провозглашенный султаном Салгонадад организовал небольшой шторм, и корабли беглого эмира, наскочив на рифы, затонули на мелководье возле Волчьих островов, примерно на полпути от Акабы до Ганлыбеля. Там их и настигла погоня. Бывшего монарха и его приближенных то ли повесили, то ли утопили.
– Начиналось все как по маслу, – рассказывал подавленный сарханг. – На площади перед дворцом поставили трех боевых слонов и двух ифритов в парадной амуниции – с позолоченными колокольчиками и разноцветными ленточками. Глашатаи кричали указы султана, обещавшего снижение податей и бесплатную раздачу беднякам хлеба, риса, вина, конопляного масла и гашиша. Так что тут же началась всенародная гулянка.
– Это мы уже знаем, – прервал его Сумук. – Ты объясни, почему вы не разгромили капище Иблиса.
– Сам не могу понять, – вздохнул Шамшиадад. – Словно помутнение какое-то всех охватило.
По его словам, все руководители переворота прекрасно понимали, что с прислужниками кровавого культа надлежит покончить в первую очередь, однако никаких шагов к этому так и не предприняли. Вроде бы ожидали, что вот-вот прибудут подкрепления. Табардан вызвал из Бен-дер-Сары несколько сотен Мидийского полка, Максуд Абдулла поспешно вооружал своих сторонников из окрестных деревень, Уль-Хусейн говорил, что к утру появятся отряды верной ему пограничной стражи. Кроме того, многие надеялись, что Салгонадад пригласил в столицу гирканских и загроэламских вождей, имевших сильные дисциплинированные отряды племенного ополчения.
– Он этого не сделал, – сказал Сумук.
– Да, не сделал, – подтвердил сарханг. – Но мы узнали об этом слишком поздно. А тем временем я собрал около тридцати надежных офицеров мухабарата, еще у меня был наш конный отряд в сорок сабель и неполные три сотни городской стражи. С этими силами мы оцепили Черный Храм и ждали приказа о штурме. Думаю, в первый момент, пока Абуфалос не опомнился, я мог бы разгромить это ядовитое гнездо даже столь слабеньким отрядом. Однако приказа мы так и не получили. Точнее, был другой приказ: ждать подкреплений.
Когда стали сгущаться вечерние сумерки, Шамшиадад наконец получил подмогу – полсотни лучников и копейщиков. Но было уже поздно. Гара Пейгамбар и его свита разбежались по всему городу через подземные ходы и вопили, будто Салгонадад, получив от хастанцев и рыссов четыре полные арбы золота и полторы арбы серебра, собирается продать страну заклятым врагам. Вокруг капища, грозя смять жалкое оцепление, собиралась толпа, возбужденная зажигательными речами регентов Иблиса и дурманящими снадобьями.
Солдаты городской стражи, которые бывают очень храбрыми, если надо избить безоружного простолюдина или собирать мзду с небогатых купцов, моментально испарились. Потом регенты подали сигнал, и началась резня…
– Мое войско выпустило все стрелы и кое-как пробилось сквозь обезумевшую толпу к Самшитовому замку. Там деморализованный Уль-Хусейн разрешил всем желающим сложить оружие и присягнуть новому правителю, а сам, во главе небольшого отряда личной охраны и пограничной стражи покинул город. Служить Черному Пророку я, сами понимаете, не имел никакого желания, да и вообще эти магрибские наймиты только и ждали, как бы меня повесить. Поэтому я поспешил в ближайший драконий питомник и полетел на юг. Семья-то моя давно уже в Парфии… Да, пока я пробирался по улицам Акабы, не раз слышал, как глашатаи кричат, будто весь эмират стал на сторону истинного божества, то есть Иблиса. И особенно они подчеркивали, что на их сторону перешел Гирканский полк, а бывший джадугяр Хашбази не то убит, не то бежал в Хастанию. Мне очень понравилась эта кретинская идиома «бывший джадугяр»… – Шамши покачал головой. – Слушай, неужели они действительно захватили Тахтабад?
– Тахтабад захватили? Ганлыбель сожгли? – вскричал разъяренный Сумукдиар. – Да они захлебнутся нечистотами, они у меня кровавой мочой харкать будут! Я их…
Появление посыльного лишило присутствующих удовольствия выслушать очередную порцию красочно-свирепых угроз. Гонец, одетый в серую чоху гирканских горцев, лихо доложил:
– Досточтимый вождь Бахрам Муканна повелел сообщить, что Тахтабад полностью очищен от Иблисовой падали. Убито около тысячи бандитов, взято в плен втрое больше, захвачены важные документы…
С этими словами он передал агабеку перевязанный шелковым шнурком толстый рулон пергамента. Не успели все вдоволь наликоваться первой большой победе, как пришла весть от минбаши – командира тысячи, охранявшей замок: к Ганлыбелю подтянулись свежие отряды гирканцев общей численностью около полутора тысяч конных бойцов.
– Вот и все, – тихо сказал Сумук. – Как только из Тахтабада подойдет Гирканский полк и остальное войско Муканны – соберем военный совет. – Он встал. – Прошу прощения, я должен заняться медитацией.
Расчлененные зигзагообразным, как зубья пилы, надрезом половины драконьего яйца сомкнулись вокруг него, отгородив от света, звуков и ненависти Среднего Мира. Покоя, однако, достичь не удалось – и в этом магическом пространстве бушевали волны борьбы и тревог. Чародейские чувства, более чуткие, нежели слух или зрение, приносили обрывочные образы грандиозного катаклизма, охватившего всю бесконечно-безграничную Вселенную: Верхний, Средний, Нижний Миры, равно как полупризрачный Мир Теней.
Сумукдиар ощутил мысли своего Двойника, который отчаянно напрягал свой разум в попытках найти единственно верное решение собственных проблем. Гирканец мог лишь догадываться, что его Тень обдумывает какие-то суперсложные философские и политические концепции, якобы способные предугадывать дальнейшее движение целых государств и народов. Впрочем, Сумук подозревал, что он может ошибаться, ибо в рассуждениях двойника никоим образом не фигурировали Демиург или другие божества и демоны, но все процессы предполагались подвластными лишь совокупной воле колоссальных человеческих масс.
И неожиданно размышления джадугяра обрели умиротворенность и глубину, вновь обратившись к сверхъестественной подоплеке разбушевавшихся событий. Неведомая причина побуждала его продолжить попытки проникновения в извечный вопрос о сути Добра и Зла. Низвергший Отца-Демиурга бог-громовержец был несомненным олицетворением Зла, и даже имя его неотвратимо превращалось в синоним владыки темных сил… Зевс, он же Юпитер – Дьюс-питер или Зевс-патер, трансформируются в Деос-патер, что означает: Отец богов. И вот мы получаем имя повелителя преисподней: Деос – Даос – Дьяус – Дьявол… Что это было – озарение или откровение? Сумукдиар не знал, но с немыслимой ясностью понял вдруг, что сделал важный шаг к Абсолютной Высшей Истине.