Я умылась, переоделась. Спускаясь по лестнице, я услышала внизу оживленный разговор и смех. Все уже собрались в комнате для пуншей возле столовой, где, как я помнила, всегда собирались перед обедом. Я слышала высокий голос Клодины и хрипловатые мужские голоса.
Я вошла. На секунду все замолчали, а затем Дикон сказал:
— Ты помнишь этих близнецов, Лотти?
Сыновья Дикона! Им, должно быть, уже по двадцать. Неужели это возможно! Ведь я всегда представляла Дикона молодым человеком. Ему сейчас должно быть сорок три. У меня появилось ощущение, что прошлое ускользает от меня. Отец был прав. Если мы вообще собирались соединиться, следовало с этим поспешить.
Я хорошо помнила Дэвида и Джонатана. Они были Похожи на Дикона и друг на друга, что естественно для близнецов. Первым поцеловал мне руку Джонатан, а потом Дэвид.
— Я помню, однажды вы приезжали сюда, — сказал Джонатан.
— Мой милый мальчик, — сказал Дикон, — когда-то она жила здесь. Это был ее дом.
— Должно быть, интересно вернуться в места, которые были твоим родным домом, особенно если ты отсутствовал так долго, — заметил Дэвид.
— Это и в самом деле интересно, — ответила я, — но самое интересное, конечно, это видеть вас, вашу семью.
— Только не говори о моей семье, Лотти, — запротестовал Дикон. — Ведь это и твоя семья.
— Это верно, — подтвердила Сабрина. — Ну, что, похоже, все собрались. Давайте пойдем к столу? У нас очень темпераментный повар, и он будет метать громы и молнии, если мы позволим еде остыть.
Мы прошли в столовую, стены которой были завешаны гобеленами, в центре стоял стол, на концах которого стояли канделябры. Все выглядело великолепно. Сабрина села на одном конце стола, а Дикон — на другом, я — по правую руку от него. Клодина сидела между Дэвидом и Джонатаном, которых, как я заметила, забавляла ее двуязычная речь. Она очень хорошо говорила по-английски, поскольку ее обучала я, но иногда забывала, что мы находимся в Англии и переходила на французский, отчего братья-близнецы приходили в восторг. Луи-Шарль был молодым человеком, не терявшимся ни при каких обстоятельствах, так что между ним и Сабриной завязался разговор на смеси плохого французского — со стороны Сабрины — и отвратительного английского, на котором говорил Луи-Шарль. Дикон обращал внимание лишь на меня. Он постоянно наблюдал за мной, гордясь своей великолепной столовой, поданными блюдами и, как я была уверена, тем, что я все-таки поддалась его уговорам и решила навестить Эверсли.
Это был очень приятный вечер, и, когда настала пора расходиться, Клодина, пожалуй, выразила общее для всех нас чувство, сказав:
— Как чудесно, что мы все сейчас здесь. Только я боюсь, что сегодня мне не удастся уснуть. Я слишком взволнована.
— Сабрина настояла на том, чтобы проводить меня в комнату. Закрыв за собой дверь, она устроилась в кресле.
— Не могу передать тебе, как мы счастливы, что ты наконец здесь, Лотти. Дикон всегда очень много рассказывал о тебе, и всякий раз, отправляясь во Францию, уверял, что собирается уговорить тебя вернуться вместе с ним. Я слышала, что дела там складываются не лучшим образом. Я кивнула.
— Дикон полон дурных предчувствий. С некоторых пор он говорит, что тебе необходимо уезжать оттуда.
— Я знаю. Он говорил мне.
— Ну… это твой дом, ты знаешь.
Я покачала головой.
— Мой дом там.
— Как жаль, что с тобой не смог приехать твой отец.
— Нам всем жаль.
— Дикон говорит, что он самый настоящий джентльмен.
— Дикон прав.
— Но он стареет, конечно, а ты ведь все-таки англичанка, Лотти.
— Мой отец француз.
— Да, но ты была воспитана здесь. И трудно найти большую англичанку, чем твоя мать.
— И еще труднее найти большего француза, чем мой отец, — улыбнулась ей я. — Вот видишь, я смешанной национальности. Я люблю Эверсли. Мне здесь нравится… Но мой муж был французом, и мои дети — французы. Именно там мой дом.
Вздохнув, она сказала:
— Иногда мне становится очень грустно. Знаешь, мы с твоей бабушкой были очень близки.
— Разумеется, знаю.
— И мне ее ужасно не хватает.
— Понимаю. Но у вас есть Дикон. Ее лицо осветилось улыбкой.
— О да, Дикон. Больше всего мне хотелось бы видеть его полностью счастливым. Того же самого очень хотела и твоя бабушка…
— Да, я знаю. Она обожала его.
— Он просто чудесный человек. Прошло уже много лет с тех пор, как умерла бедняжка Изабел. Люди считают странным, что он до сих пор ни на ком не женился.
Во внезапном порыве гнева, который, случалось, вызывало во мне упоминание о Диконе, я произнесла:
— Возможно, просто не поступало достаточно выгодных предложений. У него были Эверсли, Клаверинг, и, насколько я понимаю, он много получил и через Изабел…
Сабрина не менялась. В ее глазах Дикон был выше всякой критики, и она не замечала осуждающих его слов, даже если они были высказаны достаточно прямо.
— Я знаю, почему он так и не женился, — сказала она.
— Ну, у него уже есть двое сыновей. Это ведь одна из причин, по которым женятся амбициозные люди, не так ли?
— Я вспоминаю те давние дни, когда ты была ребенком и ездила к нам в Клаверинг, — ты помнишь? Вы с ним всегда были неразлучны.
— Я помню. Это начало происходить после того, как моя мать унаследовала Эверсли.
— Он так любил тебя. Да и все мы тебя любили. Он не говорил ни о чем, только о Лотти… о своей маленькой Лотти. А ты… для тебя он был солнцем, луной и звездами — целой вселенной.
— У детей бывают всякие фантазии.
— Очень хорошо, когда они сохраняются на всю жизнь.
— Дикон знает, что исчез мой кровный брат. Это произошло некоторое время тому назад. Его тело так и не нашли, но, принимая во внимание ситуацию во Франции, следует предположить, что его убили. Мой отец — очень богатый человек, я слышала, что он один из самых богатых людей Франции. В свое время наследство перейдет к Шарло, но сначала, после смерти моего отца, оно достанется мне…
Она озадаченно посмотрела на меня.
-..Дикона весьма заинтересовало наше поместье. Я никогда не забуду, как он приезжал сюда, в Эверсли. Он был просто ошеломлен, так как здешние владения гораздо больше, чем Клаверинг. Насколько я понимаю, Обинье обладает гораздо более высокой ценностью, чем Эверсли, так что в нем вновь вспыхнула чувство ко мне.
— Он восхищался Эверсли. Ну, конечно же. А как могло бы быть иначе? Но любил он тебя, Лотти. Это правда. Он никогда не переставал любить тебя. Я думаю, что временами он чувствует себя несчастным. Ты же знаешь, что для меня в жизни нет ничего важнее, чем видеть его счастливым.