— Вы, как всегда, практичны, — сказала я. — А они, без сомнения, смотрятся прекрасно. Галерея буквально преобразилась. Просто чудо. Как много зависит от занавесей.
— Не начать ли нам осмотр сверху?
— Превосходно, — ответила я.
Когда мы поднимались по лестнице, она спросила:
— Вам не очень трудно?
— Нет, если время от времени делать передышки. Я действительно чувствую себя хорошо… только отяжелела.
— Понимаю. Когда у вас появится маленький, это будет такая радость.
— О да, я жду этого с нетерпением.
Мы прошли мимо той самой комнаты. Дверь была закрыта. Нужно крепко держать себя в руках, ведь мне предстояло осмотреть и ее.
Мы поднялись по лестнице на следующий этаж.
— Вы увидите, что мы уже сделали довольно много, — говорила Жанна. Но и осталось немало работы.
— Поразительно!
— Я не тороплюсь с ремонтом.
— Вы хотите поддерживать у мадемуазель д'Обинье интерес к этому делу?
Жанна кивнула.
— Мы постоянно все обсуждаем и то здесь, то там находим, что еще можно сделать. Это возбуждает интерес к жизни.
— Конечно.
— Видите, мы в некоторых местах повесили новые занавески, но во многих оставили те, которые были. Пригодилась и почти вся мебель. Кроме того, нам подошло все, что отдала ваша матушка из Эверсли.
— Действительно…
Мы спустились на второй этаж. Она показала мне большую спальню и в ней постель под пологом, которую Софи взяла для себя, когда они впервые въехали в этот дом.
— Она больше не спит в этой комнате. Она перебралась в другую, а я — в смежную. Если я понадоблюсь ей ночью, нужно только стукнуть в стену. Я дала ей медную кочергу.
Она держит ее у кровати.
— Вы нужны ей ночью? Разве она больна?
— Ой, что вы, нет.
Это на всякий случай.
С тех пор как начались неприятности, у нее пошаливают нервы. Пока мы жили во Франции, мы постоянно боялись, что ночью не сегодня-завтра за нами придут. Там моя кровать всегда стояла в ее комнате, чтобы она могла меня позвать. Она очень нервничает, если меня нет под рукой, поэтому я и подумала о кочерге.
— Молодец, Жанна, все-то вы предусмотрели. Значит, теперь она занимает другую комнату?
— Идите, я вам покажу.
Она повела меня по коридору. Когда она открыла дверь в комнату, которая была мне так хорошо знакома, я чуть не упала в обморок.
Я увидела кровать с голубым бархатным пологом, недавно вычищенным и поэтому более ярким. Я увидела отполированный до блеска резной шкаф.
— Вот, значит, — еле вымолвила я, — где теперь ее спальня.
Жанна кивнула.
— А моя рядом. Мы тут сделали открытие… такое интересное.
— Да ну?
— Идите сюда. Взгляните… у двери. Очень искусно сделано.
Почти незаметно.
— Что это?
— Дыра в полу… как раз у стены.
Видите?
— А-а… да.
— Это конец трубы. Своего рода переговорная труба. У меня бешено забилось сердце.
— Мадам, вам нехорошо?
Я прижала руку к животу:
— Это просто шевелится ребенок.
— Присядьте на кровать. Думаю, вы переутомились. Вам надо поехать назад в экипаже.
— Нет, нет. Со мной все в порядке. Расскажите мне об этой переговорной трубе.
— Она очень умно сделана. Когда я впервые ее заметила, у меня мелькнула мысль, что нечто подобное я когда-то раньше видела. Я приставила руку к отверстию и крикнула в трубу. Я не услышала собственного голоса, но поняла, что труба ведет куда-то в другую часть дома. Мы находимся прямо над кухней, и, видимо, другим концом труба выходит туда. Должно быть, ее вмонтировали при строительстве дома… наверное для того, чтобы при необходимости отдавать распоряжения на кухню.
— Остроумно, — сказала я, заикаясь.
— Вы действительно хорошо себя чувствуете?
— Конечно.
Продолжайте насчет этой трубы.
— В это время здесь была со мной Долли. Я велела ей покричать в трубку, а сама спустилась на кухню. Я услышала ее голос и точно определила, откуда он исходит.
Вскоре я нашла то, что искала.
Она оказалась загороженной буфетом. Вот такое поразительное открытие. Когда я рассказала об этом мадемуазель, она захотела переехать в эту комнату.
Она сказала, что сможет переговариваться со мной из спальни, когда я на кухне. Вы, видно, думаете, что я преувеличиваю, мадам. Позвольте мне пойти на кухню. Я поговорю с вами через трубу.
Я осталась сидеть на кровати, и через некоторое время до меня донесся голос.
— Миссис Френшоу!
Надеюсь, вы слышите меня? И прошлое вернулось; воспоминание о моем грехопадении на этой самой кровати принес мне голос из трубы. Он отличался от голоса Жанны, был приглушенным, искаженным, подобно тому, чужому голосу.
Я неподвижно смотрела на дверь. Значит, тогда кто-то находился в доме, на кухне… и этот некто знал, что я была здесь с Джонатаном.
Тот, другой голос звучал, как эхо, в моей голове: «Миссис Френшоу, вспомните седьмую заповедь». Вернулась торжествующая Жанна.
— Слышали? Я кивнула.
— Вы могли ответить мне по трубе. Что за находка! Этот дом полон сюрпризов. Я так рада, что мы сюда въехали.
Я медленно брела домой через поле. Жанна предложила проводить меня, но я и слышать об этом не хотела.
В моем мозгу вертелась всю дорогу одна и та же мысль. Кто-то был там. Кто-то видел, как мы входили в дом. Кто-то знал.
* * *
Весь знойный июль мы жили в ожидании, когда же матушка родит. Мы все немного волновались… кроме нее самой. Она оставалась невозмутимой. Я никогда еще не видела Дикона таким нервным. Он всегда был таким самоуверенным, а теперь находился в состоянии, граничащим с паникой.
Даже известие о казни Робеспьера не вызвало у него большого интереса, хотя он неоднократно за последние месяцы это предсказывал и был убежден, что с его устранением наступит конец революции.
Он не мог думать ни о чем, кроме моей матери.
Четвертого августа родилась моя маленькая сводная сестра, и в тот момент, как она появилась на свет, наше беспокойство рассеялось. У моей матери роды прошли на редкость легко и быстро. Мы все сидели в напряженном ожидании, и я никогда не забуду первый крик младенца.
Я подбежала к Дикону и обняла его, а он взглянул на меня, и наверняка в его глазах стояли слезы. Но первая мысль его была, разумеется, о моей матери, и позже, когда я вошла посмотреть на новорожденную, он уже сидел у ее постели, держа ее за руку. Эта картина переполнила меня счастьем.