В этот раз, когда Жорж Мансар появился у нас, я была одна, потому что Жак еще утром куда-то ушел. Жак не любил, когда его расспрашивали (черта характера, которая начинала меня раздражать).
Я слышала, как кто-то разговаривает с Жаном и Мари, и спустилась вниз, чтобы узнать, кто это пришел.
— Месье пришел к месье Дюбуа, — сообщил мне Жан.
Обрадованная гостю, я пригласила:
— О, проходите. Возможно, он скоро вернется.
Гость, казалось, остался доволен моим приглашением и повернулся к Жану, который выглядел немного расстроенным, но я сказала:
— Все в порядке, Жан. Может быть, вы принесете нам кофе? — И, обращаясь к посетителю, спросила: — Или вы предпочитаете вино?
Французы пьют много вина, и потому я не удивилась, когда он выбрал последнее.
Мы поднялись в салон — небольшую, но уютно обставленную комнату. Указав на кресло возле модного столика, я прошла в кабинет за вином.
Он сказал, что его зовут Жорж Мансар и что он друг Жака.
— Слышал, что вы приехали из Англии. Как вам понравился Париж?
— Великолепный город!
— Ваш дом находится?..
— В Корнуолле. Прямо на берегу.
— Это, должно быть, великолепно.
— Считается, что это так. Жорж поднял бокал:
— Добро пожаловать во Францию.
Мы непринужденно беседовали о разных вещах. Он говорил по-английски с небольшим акцентом и хорошо знал Англию, даже бывал в Корнуолле. Сам он был родом с юга, из окрестностей Бордо.
— Там делают вино…
— Точно. Лучшее вино во Франции… в мире… поступает из Медока. — Он поднял руки и странно улыбнулся. — Конечно, находятся люди, которые отрицают это, — те, кто не имеет счастья жить среди избранных вин. — Жорж улыбнулся и посмотрел в бокал. — Хороший кларет.
— Я рада. Уверена, что месье Дюбуа, как и большинство его соотечественников, предпочитает лучшее.
Он много рассказал мне о Бордо, о том, как приехал в Париж, чтобы продавать здесь свое вино.
— Понимаете, у нас здесь контора.
— Полагаю, вам часто приходится ездить в Бордо.
— Да, это так.
— Когда вы пришли, я подумала, что вы художник.
— О, я похож на него? — Нет… Я так не думаю. И как выглядит художник? Кто-то представляет их в разлетающихся халатах, заляпанных краской… но я увидела, что это совсем не так.
— Латинский квартал. Вот где они обитают.
— Думаю, что дни богемы прошли.
— Да, сейчас многое изменилось. Коммерческое искусство. Правильно я выражаюсь по-английски? Сейчас художников нанимают, они уже не так бедны и не меняют картины за обед. Понимаете?
— Да.
Он пробыл около двух часов и очень поднял мое настроение. Когда вернулся Жак, я рассказала ему о приходе Жоржа Мансара, но он как-то безразлично воспринял эту новость.
— Очаровательный мужчина, — прокомментировала я. — Мы подружились.
— Уверен в этом. Знаю, что он был очарован моей маленькой девочкой.
Жак схватил меня в объятия и закружился в танце. И здесь мы в совершенстве подходили друг к другу.
Внезапно он остановился, крепко поцеловал меня и сказал:
— Кажется, что не видел тебя целую вечность.
Вот так было с Жаком.
Жорж Мансар пришел на следующий день. Они с Жаком поднялись в мансарду и о чем-то долго говорили. Он поздоровался со мной как со старым другом. Не говорили ли они о вине? Может быть, Мансар получит хороший заказ? Он с таким энтузиазмом и плохо скрытой гордостью рассказывал мне вчера о своих винах.
— Получил хороший заказ? — спросила я, когда он уходил.
— Очень хороший. — Жорж широко улыбнулся. — В самом деле, очень хороший.
Он приходил довольно часто. Я решила, что он был другом Жака, а не только поставщиком вина. Я часто встречала его и на улицах. И так часто, что начала думать, уж не ищет ли он встречи со мной.
Виолетта всегда говорила, что я очень менялась в окружении мужчин. Я раскрывалась, говорила она, словно бутон цветка при восходе солнца. Она права, конечно… Я легкомысленна и люблю восхищение окружающих, но я горжусь этой слабостью.
Когда мы встречались, Жорж предлагал выпить бокал вина. Он знал, куда меня пригласить. Это были кафе типа винных баров, с уединенными уголками, где можно было спокойно поговорить. Он много рассказывал о своей семье и виноделии и очень живо описывал сбор винограда. Говорил о вредителях, о влиянии погоды на урожай и о всяких других случаях.
Жорж знал, что я оставила дом ради Жака. Он часто говорил о нем и людях, приходящих в мастерскую, и был из тех, кого интересуют окружающие и то, что происходит вокруг. Я любила заходить в книжные лавки, которых так много на левом берегу Сены, и постоянно думала о том, как понравилось бы здесь Виолетте. Я просто до боли хотела, чтобы она была со мной, и думала, как все было бы иначе, если бы мы вместе были здесь, свободные от всего, иногда посещающие наш дом в Кэддингтоне. Ненормальность того, что я сделала, заставляла меня думать о доме, о всех, кто оплакивал мою смерть.
Если бы я знала, что Виолетта будет помолвлена с Джоуэном Джермином и станет моей соседкой, я, наверное, не уехала бы из Трегарленда. Но какой смысл думать об этом? Дело сделано. Я была просто ввергнута в это приключение.
Я поняла, что совершила ошибку, может быть, Самую большую мою ошибку. Мое чувство к Жаку постепенно слабело, и виноваты в этом были мы оба. Я жила в чужой стране, чужой для всех, кого я знала в прошлом: для моей сестры, для моих любимых родителей… в конце концов, для моего мужа, который заботился обо мне и моем ребенке… Я умерла.
Что ж, я получила то, чего заслуживала. Но от понимания этого не становилось легче. Наоборот, тяжелее — ведь я знала, что своими собственными руками сотворила то, что имела сейчас.
Как-то я бесцельно бродила вокруг книжных лавок и вдруг встретила Бейли. Я стояла возле книжного прилавка и разглядывала старинную книгу «Замки Франции». В это время стоящий рядом средних лет мужчина потянулся за какой-то книгой и уронил на пол соседнюю. Тяжелый фолиант, падая, слегка задел мою руку.
Мужчина повернулся ко мне и, запинаясь, виновато произнес по-французски:
— Мадемуазель… Прошу прощения. Акцент был явно английский, и я ответила на родном языке:
— Все в порядке.
— Вы англичанка, — он широко улыбнулся.
Его спутница тоже улыбнулась мне. Им было под пятьдесят. То удовольствие, которое они выражали, встретив соотечественницу, просто забавляло меня.
— И как вы узнали, что мы англичане? — спросил мужчина.