— Да, доставило бы… Мои друзья Бейли, те англичане, с которыми я познакомилась в книжной лавке, помните, я рассказывала?
Жорж кивнул. Вначале он очень заинтересовался моими новыми знакомыми, но затем, кажется, забыл о них.
— Так вот они всегда говорят о Гитлере. Они думают, что начинается война.
— Моя дорогая, да и в Париже все думают, что войны не миновать.
— И вы?
Он пожал плечами, как бы говоря, что не Уверен. Это, впрочем, можно было понять как Угодно.
— Если война начнется, они сразу же уедут в Англию.
— А вы?
— Не знаю. Не вижу, как я могу это сделать.
— Так было бы лучше для вас. Имейте в виду.
— Не знаю, как я могу вернуться после того, что случилось.
— Несмотря на… — пробормотал он.
Я часто встречалась в то время с Бейли. Я рассказала о них Жаку, и это явно не доставило ему удовольствия.
— Но они очень благожелательные люди, — сказала я. — У них ко мне чисто родительский интерес, и я иногда бываю у них в гостях.
Как и Жорж, он расспросил меня о Бейли и не нашел в них ничего интересного. Когда я сказала, что была у них много раз и хотела бы тоже пригласить их в гости в ответ, Жак отрицательно покачал головой:
— Незачем их приглашать. Довольно скучные люди.
Я так и думала, что они не понравятся ему, но считала, что обязана объясниться с Дженет Бейли по этому поводу, и потому как-то однажды за чашкой чая выложила ей все, что случилось со мной. Я начала со встречи с Дермотом, рассказала о нашем бурном романе и свадьбе, о рождении Тристана, своем разочаровании.
Дженет внимательно слушала. Лицо ее отображало то смущение, то ужас, то удивление, и все это потому, что я посмела бросить моего маленького сына.
— Бедный вы ребенок, — произнесла она наконец после долгого молчания. — Просто дитя… как и Мэриан. Я, бывало, говорила ей: «Не трогай печку, дорогая». Тогда ей было три года. «Если тронешь, то обожжешь пальчики». Но как только я отвернулась, так она сразу же сунула ручку в огонь и сильно обожгла ее. Я сказала тогда Джеффри, что это был первый опыт. Это научит ее лучше, чем любые слова.
— Боюсь, что мой опыт тяжелее, чем обожженный пальчик.
— Думаю, вам следует возвратиться домой. Ведь вы уже не хотите оставаться у этого француза, не так ли?
— Не знаю.
— Это уже хорошо. Если вы не знаете, то вам лучше уехать, и чем быстрее, тем лучше. Ваша сестра… кажется, она разумная девушка…
— Я непременно должна показать вам ее портрет, миниатюру. Я не смогла ее оставить, когда уезжала.
— Почему вы не напишете ей?
— Она думает, что я умерла.
— Какая путаница во всем! О, Дорабелла, как могли вы так поступить!
— Не знаю. Оглядываясь назад, сама не понимаю, как это произошло.
— Надо быть совсем без сердца, чтобы так поступить.
Я почувствовала, как на глазах у меня выступили слезы.
Дженет обняла меня. — Думаю, что вы были довольно испорченным ребенком, — сказала она. — Но дети вырастают. Вот и вы выросли… и очень быстро. Неправильно, что вы живете здесь. Как выглядит ваш художник?
— Он красив… любит роскошную жизнь… извращен.
Она кивнула головой:
— Знаю. Жаль, что вы не можете четко видеть некоторые вещи. Знаю я таких типов. И когда все кончится, что вы собираетесь делать?
— Просто не знаю.
— Единственный путь — это уехать отсюда. Вы вернетесь и расскажете хвоим, что произошло. Их, конечно, потрясет все это… но они там обрадуются вашему возвращению, что непременно простят вас.
— Не знаю, смогу ли явиться перед ними…
— У меня есть собственная дочь. И я знаю, что чувствуют матери. Представляю, как мы с Джеффри вели бы себя, попади Мэриан в такую переделку. Но у нее, слава Богу, все в порядке. Она счастлива в браке, и у нее двое замечательных детей, мальчик и девочка. Но если бы мы были вашими родителями, то сказали бы: «Пусть вернется наша дочь, а остальное не имеет значения». Послушайте, дорогая, вы не возражаете, если я расскажу обо всем этом Джеффри?
— Нет. — У меня было такое чувство, как будто я тону, а они всеми силами пытаются спасти меня.
После этого я часто встречалась с Бейли, и мы обсуждали мое положение.
Джеффри придерживался той же точки зрения, что и Дженет. Что-то надо было придумать, чтобы я вернулась домой.
В это время я познакомилась с Мими.
Был полдень. Побывав у Бейли (Жак знал о моей дружбе с англичанами, но никогда не выражал желания познакомиться с ними), я ранее обыкновенного вернулась домой. Я сидела в «салоне» и вспоминала мой разговор с Дженет. Компания, в которой работал Джефф, решила, если дела в Европе пойдут таким же образом, как можно быстрее перевести всех служащих из Парижа в Англию.
— Становится день ото дня страшнее, — сказала она. — Все идет к развязке. Джефф говорит, что это неизбежно после того, как Гитлер захватил Чехословакию. Это была последняя соломинка… Все эти разговоры о жизненном пространстве… все эти планы по поводу Польши. Известно, что Гитлер думает о мирных отношениях с Британией, но все же, говорит Джефф, мы объявим войну Германии, если она вторгнется в Польшу.
Я призналась, что занята своими личными делами и мало думаю о делах европейских. И как же я была глупа — то, что происходило в Европе, касалось всех нас.
Как бы там ни было, в тот день я рано вернулась домой и сидела в «салоне». Дверь внезапно открылась, и в комнату вошла женщина, которую я никогда не видела прежде. По всему ее поведению было ясно, что она хорошо знакома с этим домом. Женщина была лишь в пеньюаре и босиком.
Сперва мне показалось, что я попала в чужой дом.
Ее черные волосы свободно покрывали плечи и спину. У нее были миндалевидные темные глаза, дерзкий вздернутый нос и короткая верхняя губа. Была она высокого роста, и под пеньюаром угадывалась полная грудь и узкие бедра. Незнакомка выглядела очень привлекательной.
В замешательстве я встала и сразу же за ней и увидела Жака.
— Привет, — небрежно произнес он. — Значит, ты вернулась. Это Мими.
— Мими?
— Мими. Натурщица, — произнесла она по-английски, но с сильным французским акцентом.
— Дорабелла, — запинаясь, представилась я, Она долгим взглядом обвела меня. В свою очередь я также холодно стала рассматривать ее, пытаясь убедить себя, что это вполне естественно, если в мастерской художника бывают голые натурщицы, поскольку они позируют ему.
— Дорабелла приехала из Англии, — сказал Жак.
Он прошел в кабинет и налил вина.