В комнату вошла служанка.
– Вы звонили, мадам?
– Чай... чай! – ответила, выражая нетерпение, миссис Стокланд. – Я приказывала принести его, как только придет миссис Треморни.
– Его вот-вот подадут, мадам.
Миссис Стокланд вскинула голову; серьги бились об ее шею, на висках вздулись вены.
– Хорошо, Сара. Но не заставляйте меня больше ждать. Я этого не потерплю.
Сара вышла, а жена доктора повернулась к Аманде.
– Вы должны мне все рассказать о себе. Можете себе представить, как мне грустно, как тяжело... быть не в состоянии вести светскую жизнь, как я привыкла. Когда я была несколько моложе... до замужества... я столько времени проводила на балах и самых веселых приемах. Я всегда оказывалась в центре событий. Только представьте себе, каково сейчас... быть оторванной... так редко выходить. Да и то лишь проехаться вокруг парка. О, вот и чай.
Она мрачно смотрела, как его вносили.
– Можешь быть свободна, Сара. Миссис Треморни разольет, верно, миссис Треморни? И мы можем поговорить. Я жажду услышать о вас все. Боюсь, что я покажусь вам излишне любопытной. Мне нравится узнавать подробности о жизни людей. Что мне еще остается... живя уединенно?
– Вам чай с сахаром? Со сливками?
– С сахаром, пожалуйста... и побольше сливок. О, они принесли только индийский чай. А ведь знают, что иногда я люблю китайский. Миссис Треморни, мне кажется, это делается, чтобы мучить меня. Я вам скажу... Но неважно. А то вы подумаете, что у нас странный дом, и откажетесь жить у нас... Я очень хочу, чтобы вы остались. Хескет говорит, что вы будете мне читать. Это будет так приятно. И сможете быть компаньонкой-сиделкой. Бывает так одиноко. Люди перестают навещать вас, когда узнают, что вы больны. Люди чудовищно эгоистичны... все... все! О, пожалуйста, передайте мне одну из тех лепешек. Они без изюма! Да, ладно. Надеюсь, вы не против лепешек без изюма.
– Они очень вкусные. Миссис Стокланд, будьте любезны сказать мне, каковы будут мои обязанности, если вы решите принять меня на работу.
– Обязанности? О, заботиться обо мне, бедненькой. Мы будем вместе. В конце концов, в доме только прислуга. Хескет постоянно занят... так он говорит. Никогда нет времени побыть со мной. – Аманда снова заметила мелькнувшее на лице сердитое выражение. – Понимаете ли, пациенты. Он говорит, что они требовательны. А потом он постоянно читает... изучает. Сердечные болезни. Думаю, он надеется вылечить меня. – Она покачала головой, и серьги снова шевельнулись и засверкали. – Но это неизлечимо. Я видела, что случилось с моим отцом. – Ее лицо потемнело от подавленного настроения.
– Вы любите читать?
– Я думаю, что могла бы заинтересоваться книгами, если бы мне их читали. Я так устаю читать сама... Мои глаза... Ах, я вижу, что вы смотрите на мой портрет.
Аманда смотрела только на свою предполагаемую работодательницу, но теперь она уже достаточно узнала ее, чтобы понять, что ее внимание пытаются привлечь к картине. На ней была изображена красивая молодая девушка, и можно было лишь догадываться, что женщина, сидящая в кресле, была моделью для этого портрета. Как она может на него смотреть, удивлялась Аманда, если она явно придает такое большое значение своему внешнему виду! Лицо на портрете было округлым – возможно, слегка полноватым, с намеком на будущую полноту; рыжеватые волосы были разделены прямым пробором и, гладко зачесанные, обрамляли лицо, на затылке они были собраны в узел. Красивые покатые плечи были обнажены, а сине-зеленый цвет вечернего платья гармонировал с рыжеватыми волосами.
– Он восхитителен.
– Вы меня узнали? Значит, я не очень изменилась.
– Я сразу же увидела, кто это.
Аманда поняла, что она сказала то, что нужно, и что, если она начнет работать в этом доме, самой трудной задачей для нее станет выбор слов.
Неожиданно миссис Стокланд изменилась и стала очень походить на юную девушку на портрете.
– Я помню, как позировала для этого портрета. Художник был малоизвестным в то время. Известность пришла позднее. Я убеждена, что мой портрет немного этому поспособствовал. Он висел в академии. Помню, как им любовались. Он, конечно, был в меня влюблен. Я помню, как толпились у этой картины люди. Это была картина года.
– Я охотно этому верю. Он не может не привлечь внимания.
– Привлекать внимание! Очаровательные слова! Я вижу, что с вами будет приятно. Хескет сказал мне, что вы жили в деревне. О Боже, вот, должно быть, тоска, не думаете? Я не могла бы жить в деревне. А вы приятельница Фрита Дейнсборо. Забавный человек! Вы должны мне рассказать все о своей жизни в деревне, хотя я предполагаю, что она была довольно скучной. Почти такая же скучная, как здесь... Да, пожалуйста, еще чашку. Чай слабо заварен. Они знают, что я люблю покрепче. Я думаю, они специально это делают. Возможно, пожив здесь какое-то время, вы найдете на них управу. Слуги – такие прохвосты, я считаю. Особенно когда они видят возможность хитрить... и никто их не приструнивает.
– Не стоит ли нам обсудить условия и все прочее? – предложила Аманда.
– Да, конечно. Вы будете, конечно, жить здесь; я бы хотела, чтобы ваша комната была рядом с моей. Ведь вы будете моей компаньонкой, верно? И есть вы будете с нами... и будете как бы членом нашей семьи, я полагаю.
– Я бы не хотела навязывать свое общество. Я бы могла иногда есть у себя... если это более удобно. Вы бы не хотели, чтобы я была с вами постоянно...
– Смею вас заверить, все решит прислуга. Они вершат всем в этом доме. Передайте-ка мне мой веер, миссис Треморни.
Ее лицо очень раскраснелось, и она начала обмахиваться разрисованным японским веером, переданным ей Амандой. Глядя на нее, Аманда почувствовала неожиданное желание бежать из этой тесной комнаты, от этой женщины с отталкивающим лицом; она уже догадалась, что жизнь в качестве компаньонки-сиделки этой женщины будет полна трудностей.
Миссис Стокланд, откинувшись в кресле, обмахивала себя веером и говорила о жалованье и привилегиях, предлагая весьма, после жизни в мансарде миссис Мерфи, комфортабельное существование; тем не менее Аманда не чувствовала радости от полученного предложения и начинала сомневаться в том, что поступит правильно, приняв его.
– Теперь лучше, – сказала миссис Стокланд. – Меня иногда бросает в жар. Я постоянно боюсь, что у меня будет один из тяжелых приступов. Мне нельзя возбуждаться. В этом все дело. Я должна сохранять спокойствие. Люди не помнят об этом, понимаете ли. Они меня огорчают, не думая, какой от этого может быть вред.
Тут Аманда совсем приуныла. Эта женщина ее встревожила, но что ей оставалось делать? Фрит для нее это устроил, и она должна быть благодарна. Она должна принять предложение. По крайней мере, должна попытаться. Миссис Стокланд – инвалид, без сомнения, капризный. Почему ей вдруг захотелось убежать из-за духоты в комнате? Из-за портрета? Из-за странного блеска в глазах этой женщины, ее жалости к самой себе, постоянных упреков в адрес отсутствующих людей, которые не могут за себя постоять? Она представила себе кроткого инвалида и теперь никак не могла привести мысли в порядок.