– Прошу вас, не беспокойтесь, герцог Бэкингем. Я могу сама позаботиться о себе, – заверила его я.
– Было бы мудро, если бы вы не замыкались в присутствии короля. Вы смеетесь и поете со своими французскими фрейлинами, но стоит лишь зайти королю с придворными-англичанами, как вы тут же становитесь угрюмой и молчаливой, – нравоучительным тоном проговорил Бэкингем.
– Пусть король со своими придворными развлекает меня так, как это делают мои друзья, – потребовала я.
– Это ваша обязанность, мадам, доставлять удовольствие королю, – гневно напомнил герцог. – Мы все его подданные… даже вы… и не стоит забывать об этом.
– Герцог Бэкингем, я вас больше не задерживаю, – произнесла я, глядя ему прямо в лицо.
Он поклонился. И в тот миг, когда глаза наши встретились, я поняла, что он ненавидит меня так же сильно, как и я его.
Мами очень расстроилась, когда я рассказала ей о визите герцога. Она упрекнула меня за то, что я была резка с Бэкингемом.
– Не желаю притворяться! – горячо проговорила я.
Она покачала головой и ответила:
– Милая моя, вам нужно обуздать свой нрав. Иначе вам придется плохо, и вы отлично это знаете.
– Кажется, ты опять на его стороне, – зло бросила я.
– Никогда… никогда! – заверила меня Мами. – Но вы не правы, любовь моя. Вам надо научиться быть дипломатичной.
– Я ненавижу их всех. Еретики! Дикари! – вскричала я.
Мами смущенно посмотрела на меня.
– Этим горю не поможешь, – вздохнула она.
Несколько дней спустя мне опять доложили о приходе Бэкингема. Я готова была заявить, что не приму его, но Мами, которая была тогда со мной, уговорила меня не оскорблять герцога отказом.
– Постарайтесь успокоиться, – советовала она. – Выслушайте, что он скажет, и ответьте спокойно и мягко.
– Я ни за что не сделаю того, чего он от меня хочет, – упрямилась я.
– Возможно, но в любом случае вы должны вести себя как королева, а не как непослушная девчонка, – укоряла меня Мами.
Вошел Бэкингем, красивый и элегантный. «Как жаль, что я его ненавижу, – подумала я. – Он одевается с таким вкусом, что этого негодяя даже можно принять за француза!»
– Ваше Величество! – Он поклонился и поцеловал мне руку.
Я почувствовала, как в душе у меня поднимается волна гнева. Наверное, глаза мои засверкали, как всегда в таких ситуациях.
– Да будет мне позволено заметить, – продолжил герцог, – что вы стали еще прекраснее, чем раньше. Здешний воздух явно пошел вам на пользу.
– Вы очень любезны, – ответила я почти спокойно.
– Меня послал государь, – сказал Бэкингем.
– О! Он так далеко отсюда, что не может прийти сам? – Я была готова вспылить, но, вспомнив слова Мами, постаралась взять себя в руки.
– Король дал мне одно поручение, – вежливо ответил Бэкингем, – и в связи с этим у меня к вам сугубо личная просьба.
Я подумала: «Какая наглость! Являться с личными просьбами ко мне… после нашей последней встречи!» Но вслух я ничего не сказала, и герцог продолжил:
– Его Величество считает, что теперь, когда вы стали его супругой и королевой, вам следует обзавестись английскими фрейлинами.
– Мои нынешние фрейлины меня пока вполне устраивают, – ответила я.
– Нисколько не сомневаюсь, – учтиво согласился Бэкингем, – однако Его Величество надеется, что так вы скорее овладеете английским языком и усвоите некоторые наши обычаи. Он считает, что если вы всемилостивейше изволите допустить в свои покои благородных английских леди, то те могут оказаться вам весьма полезными…
– О! И кого же он предлагает? – вежливо осведомилась я.
– Король был очень добр ко мне, заявив, что я сослужил ему прекрасную службу. Как вам известно, я был главным лицом в подготовке этой чрезвычайно желанной свадьбы. Его Величество все никак не может отблагодарить меня за красавицу-жену, и надеюсь, что и вы, Ваше Величество, хоть немного признательны мне за труды.
В душе моей начала закипать злость, и я почувствовала, что вот-вот взорвусь. А Бэкингем, даже не дав мне ответить, продолжил:
– Король оказал мне честь, решив, что счастья служить вам достойны моя жена, моя сестра и моя племянница.
Я уставилась на него, не веря своим ушам. Он собирается приставить ко мне всех этих женщин? Зачем?! Чтобы стать еще могущественнее… и чтобы шпионить за мной!
– Милорд Бэкингем, – вспылила я, – у меня уже есть три фрейлины, и больше мне не нужно!
– Они француженки, – возразил он, – а королю хотелось бы, чтобы ваши придворные дамы были англичанками.
– Можете передать королю, что я вполне удовлетворена своими фрейлинами и намерена оставить все как есть, – резко произнесла я, не пытаясь больше скрывать своего негодования.
Бэкингем откланялся и ушел.
Дрожа от ярости, я отыскала Мами и рассказала ей, что случилось. Ее это очень встревожило. Она была более дальновидной, чем я. Она не хотела меня огорчать, но все же призналась, что боится, как бы ее вместе с другими дамами не отослали назад во Францию. Когда принцесса приезжает к своему иноземцу-мужу, то обычай требует, чтобы ее свита через несколько дней или, самое большее, недель отправлялась обратно.
– Здесь не тот случай! – пылко вскричала я. – Перед свадьбой англичане обещали, что мои фрейлины останутся со мной! Я не могу жить в окружении еретиков…
Мами успокоила меня, заверив, что бояться нечего и что я правильно поступила, отказавшись допустить англичанок в свои покои.
Я почувствовала большое облегчение, когда епископ Менде, приехавший со мной в качестве священника, пригласил меня вместе с отцом Санси к себе в покои и сообщил, что ему пришлось выдержать непростое объяснение с королем.
– Он решил, что у вас должны быть английские фрейлины, – сказал епископ. – Но я растолковал ему, что вопрос не подлежит обсуждению.
От радости я молитвенно сложила руки, пытаясь изобразить глубокое благочестие.
– Мы не можем позволить, чтобы вы жили в тесном окружении еретиков, – продолжил епископ.
– Они могут попытаться сбить вас с пути истинного, – добавил отец Санси.
– Я никогда им этого не позволю, – заверила я его.
– Тем не менее мы не имеем права рисковать, – промолвил епископ. – Я ясно дал понять королю, что во Франции будут глубоко возмущены, если в покоях ваших появятся эти гугенотки.
– Спасибо, отец мой, – поблагодарила я. – Я очень признательна вам за вашу заботу.
– Вы никогда не должны забывать о своем долге перед церковью, – ответствовал мой духовник.