– Тш-ш, – прервала меня Мами.
В ответ я щелкнула пальцами.
– Не шикай на меня. Помни, кто я такая.
– О! – молвила Мами. – Какие мы важные! Должна ли я пасть перед Вашим Величеством ниц и уползти отсюда на карачках?
Она всегда умела рассмешить меня, и именно за это я так ее любила.
– Они ничего из себя не представляли, – продолжала я, – иначе она никогда не вышла бы замуж за Уильяма Фейлдинга. Кем он был, скажите на милость, пока ему не пожаловали графство? Мещанином, по счастливой случайности женившимся на Сьюзен Вилльерс. Просто он успел обвенчаться с ней до того, как смазливое личико ее братца попалось на глаза королю; это и осчастливило всю семейку.
– Боже, да вы раскопали всю подноготную герцога!.. – вскричала потрясенная Мами.
– Ну, я случайно поинтересовалась этой гнусной историей; к тому же, не забывай, он пытался навязать Сьюзен Вилльерс мне во фрейлины, – сказала я.
– Ныне она – графиня Денби, – напомнила Мами.
– Титул, полученный благодаря ее братцу, желающему всех своих родственников сделать влиятельными людьми. О, за этим герцогом нужен глаз да глаз! – язвительно заметила я.
– Вы сами собираетесь за ним присматривать? – осведомилась Мами.
– Опять ты смеешься надо мной, – возмутилась я. – Не смей! Я тебе запрещаю!
– Что ж… Я позабуду о шутках и веселье и стану появляться перед Вашим Величеством только с унылым лицом, – нахмурилась Мами.
– Я этого не вынесу! Я и так окружена сплошным унынием… – пожаловалась я, едва не плача.
Оглядываясь назад, я признаю, что вела себя с графиней Денби совершенно неподобающим образом; но и графиня еле удерживалась в рамках приличий.
Сестра герцога оказалась истовой протестанткой, и было совершенно ясно, что она осуждает католические молебны, проходящие в Тичфилде. Не буду утверждать, будто я не выставляла наши богослужения напоказ, ведь окружавшие меня французы – за исключением, пожалуй, Мами – всеми силами подталкивали меня к этому.
Именно Мами сообщила мне, что графиня Денби решила провести в большом зале Тичфилда протестантскую службу. Всем, кто был в доме, надлежало собраться и принять в ней участие – за исключением меня, разумеется.
Я даже зажмурилась в предвкушении удовольствия: ведь этикет требовал, дабы графиня испросила разрешения у находящейся в доме королевы.
– Я откажу им, – пообещала я, когда мы обсуждали все это с Мами.
– Но вы не можете! – возразила потрясенная Мами.
– Могу и докажу это, – не сдавалась я.
– И совершите огромную ошибку! – предупредила Мами. – Послушайте, моя дорогая, вы истинная католичка, но находитесь в стране, где живут протестанты. Вы должны милостиво позволить им помолиться в зале и, пока не закончится служба, оставаться в своих комнатах. Это все, что от вас требуется.
– Но зачем она устраивает этот молебен, пока я здесь? – злилась я.
– Возможно, чтобы показать, что даже при королеве-католичке сами они остаются стойкими протестантами, – говорила Мами.
– Следовательно, я откажу, – решительно заявила я.
– Пожалуйста, не делайте этого, – просила Мами. – Это было бы безрассудством. Отказ ваш обернется против вас. Об этом сообщат королю… и хуже того, его министрам. Вы только подумайте: в протестантской стране протестантскому священнику запретили провести службу! Такое никого не оставит равнодушным!
Я поджала губы. В глубине души я знала, что Мами права; но я ничего не могла с собой поделать и злорадно обдумывала свой ответ на просьбу Сьюзен Вилльерс.
Мами со мной не было, когда одна из моих фрейлин стремительно ворвалась в мои апартаменты.
– Миледи, – запыхавшись, проговорила она, – вы еще не знаете?.. В большом зале проходит служба. Весь дом… все протестанты… собрались там…
Я была ошеломлена.
Итак, она даже не соизволила испросить у меня разрешения. Мне было нанесено двойное оскорбление. Во-первых, в доме, где я находилась, протестанты устроили свой молебен, а во-вторых, начали его без моего согласия.
Что я должна была делать? На сей раз я не пошла за советом к Мами, поскольку заранее знала, что она мне скажет: «Ничего». Но я была в ярости и хотела довести это до всеобщего сведения.
И тут меня осенило. Я не побегу в зал и не потребую прекращения службы, хотя сначала порывалась сделать именно это. Но нет! Я сорву службу так, что никто потом ни в чем не сможет меня упрекнуть.
Я позвала к себе своих фрейлин и объявила, что мы немедленно идем гулять с нашими собаками. Мы все любили наших собачек, и у некоторых дам их было по нескольку. Мы взяли песиков на поводки, и я повела всю компанию вниз – в зал, где, преклонив колена, молились англичане. Я направилась через весь зал к дверям, а мои фрейлины следовали за мной. Собаки лаяли, визжали и резвились; мы смеялись их шалостям и оживленно болтали, делая вид, что даже не замечаем молящихся людей.
Наконец, громко хохоча, мы вышли во внутренний двор. Но я не собиралась останавливаться на этом. Я послала назад шесть дам, чтобы они принесли мне накидку. Они снова вошли в дом, прихватив с собой собак, а я стояла у дверей, наслаждаясь тем шумом, который устроили в зале мои фрейлины.
Когда они вернулись, я во весь голос заявила:
– Что-то стало прохладно. Думаю, мне не стоит сегодня гулять.
И мы толпой двинулись назад. Пастор читал проповедь, но голос его тонул в том гвалте, который мы подняли в зале.
Конечно же, все были возмущены этой историей – и Мами не меньше других.
Все только об этом и говорили. Я сказала, что у меня должны были испросить позволения, а потом уж проводить службу, устраивать же ее без моего согласия было возмутительной неучтивостью. Однако люди сочли проступок графини ничтожным в сравнении с тем, как вели себя я и мои фрейлины.
Моя выходка потрясла многих. Мами первая заявила, что я никогда больше не должна устраивать ничего подобного. Она твердила, что мне это припомнят и что я еще поплачусь за свое безрассудство. Возможно, графиня и повела себя неучтиво; однако я своими действиями нанесла оскорбление всем протестантам.
Я ответила, что меня это не волнует и что в следующий раз я поступлю точно так же. Слова мои привели Мами в полное отчаяние.
Вернувшись с охоты, король ни словом не обмолвился об истории с молебном, хотя, несомненно, о ней слышал. К его обычной мрачности добавилось лишь какое-то упорство, и я старалась понять, не затевает ли он что-нибудь.
Король всячески выказывал мне свое расположение. Думаю, он мог бы страстно влюбиться в меня тогда. Однако я вела себя с ним просто скверно – а мужчины его склада никогда такого полностью не забывают.