Но совесть сказала ему:
«У тебя есть жена».
«Жена-еретичка? »
«Это еще не доказано».
Его глазки сузились.
«Если бы это было доказано, мне бы ничего другого не оставалось, как удалить ее от себя. Я не потерплю еретиков в своем королевстве. Кто бы они ни были, я не потерплю тех, кто действует против Божьей правды».
«Да, но это еще надо доказать!
«Возможно, это мой долг. А когда я говорю о любви, я думаю не о том, чтобы ублажать свое тело. Разве я когда-нибудь думал об этом? Нет! Мне нужны сыновья. Теперь, когда я старею, они нужны мне больше, чем когда-либо. Если я избавлюсь от одной жены и возьму себе другую, я сделаю это только ради того, чтобы заиметь сыновей, чтобы обеспечить продолжение нашего рода... ради блага Англии».
«Ну что ж, — строго сказала его совесть, — это очень хороший повод для того, чтобы избавиться от бесплодной жены».
Совесть короля успокоилась. Моралист в его душе снова уступил доводам любителя чувственных радостей.
Сейчас канцлер был при нем. Он прошептал:
— Прошу прощения вашего величества, но даст ли мне ваше величество позволение допросить осужденную женщину?
— Ты думаешь, что сумеешь узнать у нее имена других?
— Да, ваше величество; я предлагаю допросить ее во имя вашей светлости.
— Если в моем королевстве есть люди, не желающие подчиняться воле своего короля, то я должен знать их имена. Но кто бы они ни оказались, сэр канцлер, пусть не ждут от меня пощады.
Канцлер поклонился. Как легко оказалось получить разрешение короля!
* * *
Дверь в камеру Анны открылась. За ней пришли двое.
— Так скоро? — спросила она. — Вы отвезете меня на Смитфилдскую площадь?
— Еще нет, госпожа. До этого вам придется еще кое-куда сходить.
— Куда?
— Скоро узнаете. Вы готовы идти за нами?
— Да.
И она пошла между своими тюремщиками.
— Куда вы меня ведете? — спросила Анна, хотя догадывалась куда.
«О Боже, — молилась она, — помоги мне. Помоги мне сейчас, как помогал всегда, ибо я нуждаюсь в Твоей поддержке. Я женщина... слабая женщина, которая и так уже многое вынесла. Я ослабела от голода и холода; но не это огорчает меня. Меня удручает то, что я боюсь».
Она держалась за скользкие стены, чтобы не упасть; когда мимо ее ног пробегала крыса, которую вспугнули шаги, Анна отшатывалась, содрогаясь от отвращения.
— Сюда, госпожа.
Один из мужчин подтолкнул ее вперед, и перед ее изумленными глазами предстала короткая винтовая лестница, по которой ее свели вниз.
Они оказались в мрачных подземельях Тауэра. Здесь сильнее чувствовалась вонь, исходившая от грязной речной воды.
«О Боже, — взмолилась Анна, — позволь мне умереть здесь. Позволь мне умереть за веру. Я с радостью отдам за нее жизнь. Не допусти, чтобы я опозорила свою веру. Дай мне силы вытерпеть все, что меня ждет».
В нос Анны ударило зловоние застоявшейся крови, от которого ее чуть не стошнило. Она уже не сомневалась, что ее ведут на пытку. Отчаяние охватило ее. Анне показалось, что она слышит крики истязаемых. Вправду ли она слышала их, или это было только эхо голосов сгинувших здесь людей? Ее втолкнули в комнату — страшную камеру пыток, от одного вида которой теряли мужество самые храбрые мужчины.
Анна оперлась о каменную колонну, с которой свешивались массивные приспособления, о назначении которых она могла только догадываться, хотя и понимала, что они были сделаны, чтобы пытать людей.
К ней подошли двое мужчин — она редко встречала людей с такими зверскими лицами. Их выдавали глаза — сверкающие холодные глаза, в которых таилось возбуждение. Эти глаза подсказали ей, о чем они думали: «Ха! Наконец-то к нам привели женщину!»
Это были канцлер Райотесли и главный прокурор Рич, которых она видела на допросе.
Она понимала, что столь важного допроса, который должен состояться сегодня в этой камере пыток, еще не было, ибо здесь присутствовали не только канцлер и главный прокурор, но и сэр Энтони Кневет, комендант Тауэра.
Она умоляюще взглянула на него, ибо в его глазах не было того выражения звериной жестокости, как у тех двоих, и ей показалось, что он смотрел на нее с сочувствием, как будто хотел сказать: «Я в этом не виноват. Я только выполняю приказ».
Канцлер заговорил первым. Он уселся за стол, на котором стояли письменные принадлежности.
— Вы, наверное, гадаете, мадам, зачем вас привели сюда? — спросил он.
— Я знаю, зачем сюда приводят людей. Отвечать на вопросы.
— Вы умны. Я вижу, что нет смысла терять время на объяснения.
Главный прокурор повернулся к ней:
— Вы будете отвечать на мои вопросы, мадам.
— Не утруждайте себя, — ответила она. — Я уже ответила на ваши вопросы и не собираюсь менять своих ответов. Я верю, что тело Христово...
Рич помахал рукой:
— Нет-нет. Здесь все ясно — вы еретичка. Мы это знаем. Вам вынесли приговор, и то дело закрыто.
— Вас привели сюда по другому поводу, — сказал Райотесли. — Вы не одиноки в своей ереси. Вы должны знать имена многих людей, придерживающихся той же ложной веры, за которую вы пойдете на смерть.
— Откуда я могу знать, что творится в умах и сердцах других людей?
— Мадам, вы очень умны. Вы прочитали много книг... слишком много. Но не тратьте свой ум на нас. Нам не нужны уклончивые ответы. Мы хотим знать имена.
— Имена?
— Имена тех, кто посещал ваши собрания, кто читал вместе с вами запрещенные книги.
— Ничьих имен я не назову.
— Почему же, мадам?
— Если бы я знала наверняка, что тот или иной человек верит в то же, во что и я... я бы все равно не сообщила вам его имени.
— Оставьте свой язвительный тон — так будет лучше для вас. Вы — не в ратуше, и наше терпение на исходе.
— Я это поняла. В ратуше вы следили за своими словами — слишком много было слушателей. Здесь вы можете говорить что хотите.
— Мадам, вы женщина благородного происхождения. Мне кажется, вы не до конца осознали, зачем вас привели сюда.
— Я знаю, сэр, зачем вы привели меня сюда, — ответила Анна. — Здесь пытают людей, но я не знала, что теперь пыткам подвергают и женщин.
— Вы дерзки, мадам. Берегитесь.
Райотесли подал знак двум мужчинам, которые подошли поближе. Это были заплечных дел мастера; лица их были совершенно бесстрастны — на них не отражалось никаких чувств, как бывает у тех, кто всю жизнь занимается таким ужасным делом.