Полог кровати раздвинулся, и Елизавета поняла, что не ошиблась, — это и вправду был Томас Сеймур, одетый в ночной халат и шлепанцы.
Он вызывающе улыбался.
— Да как... как вы посмели, милорд? — воскликнула принцесса. — Как вы посмели явиться в таком виде в мою спальню!
Он раздвинул полог пошире и, улыбаясь, сказал:
— Да бросьте, Елизавета, вы ведь и сами ждали моего прихода. И если бы я не явился, то вы были бы смертельно обижены.
— По обычаю, милорд, прежде чем являться к даме, надо предупредить ее об этом.
— К чему условности... ведь мы же с вами друзья, правда? — Его глаза дерзко глядели на нее.
Елизавета надменно произнесла:
— Прошу вас удалиться, милорд. Вас могут услышать мои дамы. Вчера утром они были в ужасе, когда я прибежала к ним, ища от вас защиты.
— Сегодня утром, — заявил Томас, — я поймаю вас прежде, чем вам удастся добежать до их комнаты. К тому же, миледи, согласитесь, что вы сами мечтаете, чтобы я вас поймал.
— Я не собираюсь дольше терпеть вашу наглость.
— Что нельзя предотвратить, то надо вытерпеть. — С этими словами он приблизился к ней. — Разве я не могу заглянуть в спальню моей падчерицы, чтобы пожелать ей доброго утра?
— Нет, не можете! — Но принцесса понимала, что строгость этих слов не могла заглушить радости, прозвучавшей в ее голосе.
— Ваши глаза манят, Елизавета, — произнес Томас совсем другим тоном. От того тона, каким поддразнивают ребенка, не осталось и следа.
— Милорд...
— Миледи...
Томас опустился на колени у ее кровати, и Елизавета неловко засмеялась. Неожиданно он обнял ее и, страстно поцеловав в щеку, стал искать губами ее рот. Елизавета попыталась вырваться, но это только сильнее раззадорило его.
Неожиданно открылась дверь, и в комнату вошла Катарина.
— Томас, что ты делаешь! — вскричала она.
Елизавета, чувствуя, что ее лицо пылает от стыда, не осмеливалась поднять на нее глаза. Она казалась себе испорченной девчонкой и корила себя за то, что не сумела быть твердой.
Но Томас как ни в чем не бывало произнес:
— Это какая-то дикая кошка, а не девчонка, любовь моя! Не хочет, чтобы ее старый отец поцеловал ее, пожелав доброго утра. Она готова была расцарапать мне лицо!
Катарина рассмеялась своим веселым, добрым смехом, который так хорошо знала Елизавета.
— Елизавета, дорогая моя, милорд хотел пожелать тебе доброго утра, только и всего.
Принцесса подняла глаза на свою мачеху и решила вести себя умно.
— Я это прекрасно понимаю, — сказала она, — но я требую уважения к себе. Уже не первый раз он входит ко мне в таком виде — в ночном халате и шлепанцах — и раздвигает полог моей кровати, чтобы посмеяться надо мной.
— Вы оба хороши, — сказала Катарина, смеясь и переводя любящий взгляд с одного на другого. — Том, ты ведешь себя как мальчишка. — Нет, ты только послушай, что говорит этот ребенок! Она требует уважения к себе! О каком уважении может говорить тринадцатилетнее дитя?
— Я хочу вам напомнить, милорд, что мне уже пятнадцать лет.
Он поклонился, и глаза его лукаво сверкнули.
— Прошу прощения, мадам. Вы, конечно, уже ужасно взрослая и...
— Том, прошу тебя, не дразни ее, — взмолилась Катарина.
— Ну уж нет, клянусь бесценной душой Господа нашего, я буду ее дразнить! — Он схватил одеяло Елизаветы и начал тянуть его на себя.
Принцесса вскрикнула и вцепилась в одеяло.
— Помоги мне, Кейт, помоги, — закричал Томас. — Покажем этой крохе, как не слушаться своих родителей. Отучим ее задирать нос!
Томас стал тянуть одеяло на себя, а Катарина ему помогала. Через несколько минут оно было сорвано, и Елизавета осталась лежать на кровати в одной ночной рубашке. Все трое веселились как дети: Катарина — ни о чем не подозревая, а Томас и Елизавета — с явным намерением скрыть свои желания.
— Я уверен, что она боится щекотки, — заявил Томас, и они принялись щекотать ее.
Елизавета извивалась как уж, но Томас крепко держал ее и велел Катарине щекотать ее до тех пор, пока она не попросит прощения за свое высокомерие.
Но в эту минуту в спальню вошла Кэт Эшли, привлеченная шумом, и веселую возню пришлось прекратить.
— Пора вставать, Елизавета, — сказала Катарина с притворной строгостью, и они с Томасом, смеясь, ушли.
Елизавета улеглась обратно в постель, улыбаясь Кэт Эшли, которая собиралась хорошенько пробрать ее за недостойное поведение.
* * *
— Милорд адмирал, — сказала Кэт Эшли, — могу я поговорить с вами?
— Что, опять? — спросил адмирал.
— Милорд, должна сообщить вам, что по дворцу поползли слухи о леди Елизавете и...
— И о ком же еще?
— И о вас.
— Это становится интересным. Ну и что же о нас говорят?
— Люди говорят, что вы с принцессой любите друг друга сильнее, чем следует.
— Да что вы! И сколько же ублюдков мы, по мнению этих людей, успели наплодить? Скажите-ка мне!
Кэт Эшли вспыхнула:
— Милорд, действительно кто-то пустил слух, что принцесса родила ребенка.
— Кто пустил этот грязный слух? Он лишится своей головы!
— Мне неизвестно, кто его пустил. Мне передали эти сплетни, а тот, кто их передал, слышал разговор на улице.
Адмирал расхохотался:
— Такие сплетни ходят обо всех, Кэт. Если верить всему тому, что болтают на улицах, то у нашего короля должна быть уже целая куча незаконных детей.
— Милорд, нельзя допускать, чтобы о леди Елизавете шла дурная молва. — Тогда в следующий раз, как услышите о ней какую-нибудь сплетню, хватайте того, кто вам ее расскажет, и тащите ко мне.
— А вы, милорд... смею ли я попросить вас быть более... сдержанным... в отношении Елизаветы?
— Я должен себя сдерживать? Да ни за что! Клянусь бесценной душой Господа нашего, я расскажу моему брату, протектору, какие обо мне распускают слухи. Но лишать себя удовольствия я не собираюсь. Нет, не собираюсь, ибо в моих поступках, госпожа Эшли, нет ничего дурного, да и в поступках принцессы тоже.
И он удалился, оставив бедную Кэт в унынии. Она спрашивала себя, куда заведут их эти шалости, ведь наступит момент, когда вдовствующая королева, наконец, поймет, что их игры совсем не безобидны, и тогда беспечной юной принцессе несдобровать.
* * *
Слухи о том, что происходит в доме Садли, дошли до герцогини Сомерсет.