Но неуклюжесть и неловкость Джеймса сглаживались его бескорыстной добротой; он решил, что до тех пор, пока этот ребенок не привыкнет к его обществу, он постарается не быть навязчивым.
– Я постараюсь не пугать вас, – успокоил он ее. – Я помню своих малышек Марию и Анну.
Они выехали из Дувра, и новобрачная была рада, что ее мать и принц Ринальдо д'Эсте едут вместе с ними. Они ехали с остановками в Кентербери, Рочестере и Грейвсенде, и люди выходили из домов посмотреть. Молодая девушка так их очаровала, что им не верилось, будто она может причинить зло их стране.
В Грейвсенде они взошли на борт парусника и поплыли навстречу королевским судам. Когда они встретились, Джеймс представил свою молодую жену королю.
Карла окружали придворные дамы и кавалеры. Была там и королева, готовая приласкать и утешить юную невесту и хорошо помнящая свой собственный приезд в эту страну для того, чтобы выйти замуж за самого обворожительного из королей и вскоре узнать, что он далеко не безгрешен, но и понять, что разлюбить его невозможно. Луиза находилась рядом с королем, одета она была менее броско, чем большинство дам, но выглядела тем не менее одетой гораздо богаче, чем они, она не была увешана драгоценностями, поэтому казалось, что каждая из немногих украшавших ее драгоценностей сияет особенно ярко. Именно эту даму Мария-Беатриса приняла за королеву. Луиза держалась как королева да и считала себя королевой. Совсем недавно она приняла английское гражданство, и это значило, что она могла принять титулы и владения, которые король с радостью бы пожаловал ей и раньше, будь у него такая возможность. У нее теперь было несколько громких титулов: баронесса Питерсфилд, графиня Фэрем и герцогиня Портсмутская. Она была фрейлиной королевы. Но она же была и фактической королевой Англии – разве что не называлась ею. Она бы совсем не огорчилась, если бы стала ею и формально. Ее небольшие глазки часто останавливались на мертвенно бледном лице королевы. Она надеялась, что эта дама долго не проживет, так как, на самом деле, что за радость в жизни знала такая женщина, как Екатерина Браганца, которая до сих пор так и не смогла освоиться при дворе собственного мужа? У нее, конечно, не было большого желания жить. Смерти королевы – вот чего страстно желала Луиза, так как она знала, что король никогда не разведется с женой. Луиза открыла особенность Карла. Несмотря на свою беззаботность и готовность раздавать обещания направо и налево, если он решал на чем-нибудь настоять, то проявлял неслыханное упрямство. Она должна была благодарить его за добрые чувства, но она постоянно помнила, что, несмотря на то, что ей удалось внушить ему к себе любовь, определенная доля его добродушия доставалась и Екатерине, королеве, и ничуть, пожалуй, не меньше – другим. И хотя король обожал Луизу, он сочувствовал жене Екатерине.
Мария-Беатриса узнала и других дам и кавалеров. Она заметила красавицу Анну Шрусбери с герцогом Бекингемским и лорда Рочестера – самого красивого из всех придворных, хотя распутство уже начинало сказываться на его красоте; около него находилось оживленное, миловидное создание с каштановыми локонами и сияющими карими озорными глазами, одетое необыкновенно пышно и привлекающее всеобщее внимание. Даже король довольно часто на нее поглядывал. Ее звали, кажется, мадам Гвин. Присутствовали и господа, чьи имена часто упоминались рядом с королевским именем: граф Карбери, граф Дорсет, сэр Джордж Эстеридж, граф Шеффилд, сэр Чарлз Седли, сэр Карр Скроуп.
Вдруг Мария-Беатриса почувствовала на себе пристальный взгляд темных глаз. Она упала на колени и тут же была поднята изящными руками короля, который, глядя ей в лицо, увидел ярко заблестевшие глаза с готовыми пролиться слезами, заметил задрожавшие губы.
– Что вы, что вы, сестричка, – сказал он своим нежнейшим и мелодичнейшим голосом, – я необыкновенно рад видеть вас здесь. Мы с вами будем друзьями.
Мария-Беатриса вложила свои ручки в его руки. Ее не беспокоило, что он король, она осознавала лишь то, что его слова, его улыбка, его необыкновенное обаяние делали ее счастливой и придавали ей уверенность.
Король продолжал удерживать ее ручку, а она чувствовала, что, пока он вот так ее держит, она почти довольна, что приехала сюда.
Он делал так, что она постоянно была с ним рядом во время торжеств. Он давал понять, что она может вполне полагаться на него, пока полностью не освоится в новой для нее стране. Он сказал ей, что она напомнила ему свою родственницу Гортензию Манчини, одну из самых красивых женщин, которых он когда-либо видел в своей жизни. Он хотел жениться на Гортензии, но ее дядя решительно воспротивился этому.
– В те дни я был странствующим изгнанником. Совсем невыгодная партия. Но я никогда не забывал прекрасную Гортензию, а вы так на нее похожи… это приятно… очень приятно.
Когда они плыли к Уайтхоллу, она тоже была с ним рядом. Она слышала, как люди с берегов реки приветствовали его, и ей было ясно, что все они его любят, что они покорены его непреодолимым обаянием так же, как и она.
Он указал ей на Уайтхоллский дворец, к которому они направлялись.
То, что она стояла с ним рядом, подействовало на нее успокаивающе. Ее матери было приятно видеть непринужденную приветливость короля по отношению к ее дочери; успокаивало и то, что у дочери улучшилось настроение. Придворные наблюдали за ними.
– Не ошибся ли я? – с манерной медлительностью спрашивал Рочестер. – Кто из них новобрачный – Карл или Джеймс?
– Его Величество старается помочь ребенку почувствовать себя непринужденно, – заметила Нелл.
– Джеймс безуспешно пытался сделать это, – вступил в разговор Бекингем. – Увы, бедный Джеймс! Мне кажется, что наш милостивый повелитель смог бы преуспеть во всем, если бы захотел, а его брат преуспел бы, если бы смог.
Легкой походкой к ним приблизилась Луиза. Ее слегка забавлял пышный, красочный наряд Нелл.
В глазах Нелл вспыхнул недобрый огонек. Ей было неприятно думать всякий раз, когда она видела эту женщину, что она стала теперь герцогиней Портсмутской, в то время как ее маленькие Карл и Иаков носили лишь фамилию Боклерк, а она сама была просто мадам Гвин. Герцогиня полагала, что Нелл едва ли достойна внимания. Но все же она держалась снисходительно.
– Вы разбогатели, как можно видеть по вашему платью, – сказала она весело. – И выглядите вполне изящно для того, чтобы быть королевой.
Нелл воскликнула:
– Вы совершенно правы, мадам. И я вполне шлюха для того, чтобы быть герцогиней.
Герцогиня двинулась дальше, ей вслед раздался смех Нелл, Бекингема и Рочестера.
Лицо Луизы осталось бесстрастным. Она полагала, что Рочестер дурак, постоянно изгоняемый с королевского двора за непристойности, адресуемые всем вокруг без разбора, включая короля, его распутство сведет его скоро в могилу, нет нужды о нем думать. Что касается продавщицы апельсинов – бог с ней, с шутихой. Кроме того, королю она нравится, и он будет противиться предложению запретить ей бывать при дворе; оружием Нелл Гвин были колкости, а в этом искусстве Луиза не могла с ней соперничать. Игра словами нелегко давалась Луизе даже на ее родном языке. Но с ними был человек, который вскоре в полной мере ощутит на себе ее недовольство. Милорд Бекингем уж давно мог бы перестать похваляться своим влиянием, если бы она этого захотела.