Карлос засмеялся вместе с ней. Затем приложил палец к губам, напоминая об осторожности.
– Я не подпускала ни одной женщины к его гробу, – прошептала Хуана.
– Почему?
– Не доверяла ему. Он на всякое был способен. И я боялась, что он выберется наружу… Ведь даже я не могла удержать его, когда рядом оказывались другие женщины. Что же тогда говорить о смерти?
– Разве это возможно? – спросил Карлос.
– Но его все-таки отняли у меня – не женщины и не смерть, а Карлос…
– Карлос, но не этот. Тот Карлос – отец моего отца. А этот Карлос, Малыш, он любит вас. Малыш хочет дружить с вами.
– И я хочу дружить с ним.
– Он хочет привезти сюда тетю Хуану и все время жить только с вами.
– Карлос… значит, ты будешь жить со мной?
– Да!.. Да!.. Когда Филипп уедет в Англию, Карлос убежит… и спрячется у вас.
– Меня тоже хотели отправить в Англию…
– Нет, я останусь… В Англию поедет Филипп.
– …но потом сказали, что английский король не может жениться на сумасшедшей. Вот видишь, Малыш, тогда снова оказалась сумасшедшей… А сначала была нормальной… Ха! Кое-кто говорил, что английский король не возражает против сумасшедшей. Ведь безумие не препятствует деторождению… Так говорили англичане.
– Отец Карлоса как раз в Англию и направляется. Он женится на английской королеве.
– А на мне хотел женится Генрих Тюдор. Да, Генрих Восьмой, король Англии. Говорили, что он добрый человек, а потому желает, чтобы я снова стала нормальной… нормальная – ненормальная… какая разница?.. Нормальная!
– Прабабушка, не нужно смеяться! А то нас услышат, и Карлоса заберут у вас.
– Знаешь, а ведь его отравили.
– Кого? Кого отравили?
– Моего Филиппа. Это мой отец подослал к нему своих людей, и они отравили его.
– Значит, вы ненавидите своего отца? Карлос тоже ненавидит Филиппа, его отца.
– Вот он и умер после того застолья. А говорили – от лихорадки… Но я-то ведь знала, от чего он умер.
– От яда! – воскликнул Карлос.
– Я вцепилась в него обеими руками, и никто не мог оттащить меня от его постели. А когда мне сказали, что он умер, я накрыла катафалк золотистой тканью, под цвет его волос. А самого его укутала в парчу и атлас. А потом проводила возле него дни и ночи. И меня снова не могли оторвать от него. А знаешь, кто пытался это сделать?
– Ваш отец? Вот за что вы ненавидите его?
– Нет, друг и советник моего отца. Как же его звали? Забыла, ну да ладно. Он был знатным и богатым арагонцем. Вот, вспомнила! Его звали Мозен Ферер. Никогда в жизни не видела большего негодяя, чем он. Его назначили моим опекуном. А он сказал, что я еретичка… и пытал меня.
– Пытал вас? Расскажите!
– Ох… это были ужасные пытки… – У нее задрожал подбородок, и она заплакала. – Они говорили, что только так можно спасти мою душу.
Она помолчала. Затем снова начала чуть слышно бормотать:
– Нормальная – ненормальная…, нормальная – ненормальная… Карлос! Ты еще здесь, Малыш?
– Карлос здесь, прабабушка, – прошептал Карлос.
– Никогда… никогда не позволяй людям делать то, что они хотят. Слышишь?
– Никогда! – выдохнул Карлос. – Никогда им этого не позволю.
– Любовь это ненависть… а ненависть это любовь… Так же как всякий нормальный человек безумен, а безумный – нормален… Мой Филипп был самым красивым мужчиной в мире. Я подарила ему трон, увенчала короной. Мне хотелось всю жизнь просидеть возле его ног и в то же время хотелось сделать его своим пленником, запереть и никуда не выпускать. Будь моя воля, я бы никогда не разрешила другим женщинам даже приближаться к нему. Слышишь, Карлос? Никогда! И ни одной! Не считая, конечно, моей прачки. Она была страшна, как грех, поэтому он все равно не обратил бы на нее внимания. Карлос! Пододвинься ко мне, я тебе кое-что скажу.
– Говорите, Карлос вас слушает!
– Весь этот мир безумен, Карлос. И только мы с тобой – нормальные люди.
Он внимательно посмотрел ей в лицо, но она вдруг закрыла глаза. По щекам потекли слезы. Карлос подумал, что они похожи на два родника, пробивающихся сквозь серую, иссохшую землю.
В комнате наступила тишина. Одна из свечей вспыхнула напоследок и погасла. Он положил голову на ее колени, не замечая зловонного запаха ее одежды и тела. Его голова кружилась от мысли, что он и она оказались единственными нормальными людьми в этом безумном мире.
– Прабабушка, я здесь, – прошептал он.
Хуана не ответила. Их продолжительный разговор отнял у нее слишком много сил. Она заснула.
Он еще долго сидел рядом. Уходить ему не хотелось – слишком многое им нужно было сказать друг другу. Так он и сам заснул, не вынимая рук из ее сморщенных рук.
Под утро в комнату заглянули стражники. Они хотели проверить, все ли в порядке с королевой.
Хуана открыла глаза и увидела мальчика, спящего возле ее ног. Тогда она сказала с достоинством, какого уже давно никто не слышал в ее голосе:
– Меня навестил дон Карлос. Мы слишком долго разговаривали, и он устал. Отнесите мальчика в спальню. Смотрите, не разбудите, ведь он еще совсем ребенок.
Стражники, уже давно ничему не удивлявшиеся, почтительно поклонились. Один из них осторожно взял мальчика на руки и направился к выходу из комнаты.
На следующий день кавалькада продолжила путь к побережью.
Карлос больше, чем когда-либо, ненавидел отца. Ему хотелось остаться со своей прабабкой в Алькасаре, а не ехать рядом с отцом по этой пыльной дороге. Тем не менее он вел себя спокойней, чем обычно, и ничем не выдавал своих желаний. Он знал, что Филипп едет к дикарям, и надеялся, что они – или морское путешествие, об опасности которого ему столько рассказывали – навсегда избавят его от отца.
Они остановились на несколько дней в Сантьяго де Компостелла, чтобы Филипп мог посетить гробницу Святого Иакова, самого почитаемого святого Испании. В этом городе всегда было много пилигримов, но по случаю королевского визита их число удвоилось.
Здесь они встретили английских послов, возглавляемых герцогом Бедфордом.
Когда Филипп принял их, придворные удивились внезапно произошедшей в нем перемене. Принц как будто сбросил маску, которую носил все эти годы. Он улыбался англичанам, дружелюбно похлопывал их по плечу. Придворные изумлялись и в то же время ревновали.
– Смотрите, как непринужденно он обращается с этими англичанами! – говорили они друг другу. – Почему же он с нами никогда не был так весел и словоохотлив?