Я наклонилась и поцеловала Кезаю. Я сделала это не из страха перед матушкой Солтер, а из любви и жалости к Кезае, которые заставили меня произнести:
— Клянусь.
Странная это была картина. Кезая умирала, а старуха стояла рядом и не испытывала горя.
— Ты пришла сюда и будешь благословлять эту ночь, — сказала она, — если сдержишь свое слово. Если нет — ты проклянешь эту ночь.
Кезая зашевелилась на постели. Она застонала. Матушка Солтер сказала мне:
— Теперь уходи. Когда время придет, ты узнаешь. Я вышла из хижины и что было сил побежала домой.
* * *
Я знала, что должна рассказать отцу о своем обещании. Если я расскажу матушке, она скажет:
— Да, девочку можно принести к нам, она будет воспитываться со слугами.
Потом она забудет об этом, и ребенок станет частью домашней прислуги. В помещении для слуг теперь жили и дети. Двое служанок родили, и отец не мог выставить на улицу покинутую мать.
Но это было совсем другое. Я поклялась, что ребенок Кезаи будет воспитываться в доме, ему дадут образование. Я знала, что должна сдержать обещание.
Я рассказала отцу о случившемся и добавила:
— Кезая была мне как мать.
Отец нежно сжал мою руку. Он сознавал, что моя мать, примерным образом следящая за моими физическими потребностями, иногда была немного рассеянна, будучи полностью поглощена своим садом.
— И это ведь ребенок Кезаи, — продолжала я. — Я знаю, она служанка, но ребенок, который родится, будет братом или сестрой Бруно… если правда то, что он ее сын.
Отец молчал. Выражение муки появилось на его лице. Мы редко упоминали в разговоре о несчастье с Аббатством. Исчезновение Бруно глубоко ранило нас. Отец был склонен верить, что Кезая и Амброуз солгали под пыткой, будто Бруно это Мессия или, по меньшей мере, пророк. Я быстро продолжила:
— Я дала слово, отец. Я должна его сдержать.
— Ты права, — сказал он. — Ты должна сдержать свое обещание. Но пусть Кезая принесет ребенка сюда и заботится о нем. Почему бы ей этого не сделать?
— Она не вернется сюда. Поэтому они и заставили меня поклясться. Кезая… и матушка Солтер… считают, что Кезая умрет.
— Если это случится, — промолвил отец, — принеси ребенка сама.
— И ее можно воспитать как члена нашей семьи?
— Ты поклялась и должна сдержать слово.
— О, отец, ты такой замечательный.
— Не думай обо мне слишком хорошо, Дамаск.
— Но я так думаю и всегда буду так думать. Потому что я знаю, какой ты хороший, — намного лучше тех, кого считают святыми.
— Нет, нет, ты не должна так говорить. Ты не можешь заглянуть в сердца людей, Дамаск, и ты не должна судить их слишком строго. Пойдем к реке, там мы можем спокойно поговорить. Ты не скучаешь по Кейт?
— Скучаю, отец, и по Кезае тоже. Все изменения произошли к лучшему. Все успокоилось.
— Разве ты не замечала, что иногда затишье бывает перед бурей? Мы всегда должны быть готовы к переменам. Кто бы поверил несколько лет тому назад, что там, где стояло процветающее Аббатство, окажутся руины. И все же что-то ведь предвещало эти события, а мы не замечали.
— Но теперь нет Аббатства, у короля новая жена, и Кейт сказала, что теперь он обратил внимание на некую девицу по имени Кэтрин Говард.
— Будем молиться, Дамаск, чтобы этот брак был удачным, потому что ты сама видела, какие несчастья могут принести народу браки монарха.
— Разрыв с папой римским. Без сомнения, это самое важное событие из всех, что случилось в этой стране.
— Я тоже так думаю, дитя мое. И это имеет далеко идущие последствия и в будущем, без сомнения, принесет много бед. Но когда ты говоришь мне о воспитании ребенка Кезаи в нашей семье, мне интересно знать, когда ты заведешь своих собственных.
— Отец, ты так сильно хочешь, чтобы я вышла замуж?
— Мне доставит большую радость, Дамаск, прежде чем я умру, увидеть тебя рядом с хорошим мужем, которому я могу доверять, который станет заботиться о тебе и которому ты подаришь детей. Мне хотелось иметь много детей, но у меня только одна дочь. Ты для меня драгоценнее всего мира. Ты знаешь это. Но почему бы мне не увидеть мой дом, полный внуков, которых ты принесешь мне и которые станут отрадой моей старости, Дамаск?
— Я чувствую, что без промедления должна выйти замуж, чтобы доставить тебе удовольствие.
— Поскольку мое желание увидеть тебя счастливой превосходит желание иметь внуков, вопрос так не стоит. Я очень хочу видеть тебя замужем, но, чтобы я был удовлетворен, ты должна быть счастливой женой и матерью.
Я ласково сжала его руку. Я уверена, что если бы в этот момент Руперт попросил меня выйти за него замуж, я бы согласилась, потому что больше всего на свете хотела доставить удовольствие моему дорогому доброму отцу.
* * *
Служанка принесла мне записку, в которой матушка Солтер просила к ней прийти.
Когда я появилась, старуха, как обычно, сидела на своем месте у очага, Рекин лежал у ее ног, покрытый сажей котел кипел над огнем.
Матушка Солтер поднялась и направилась к винтовой лестнице. Я пошла за ней. На кровати под простыней лежало тело. На простыне ветка розмарина. Я ахнула, старуха кивнула в ответ.
— Все было так, как я и предсказывала, — тихо сказала она.
— О, бедная моя Кезая! — Голос мой дрожал, старуха положила руку мне на плечо. Пальцы ее были костлявые, ногти, как когти.
Я спросила:
— А ребенок?
Она стала спускаться вниз. В углу комнаты стояла кроватка, которую я не заметила, когда вошла. В ней лежал ребенок. Я удивленно уставилась на малыша. Матушка Солтер тихонько подтолкнула меня к кроватке.
— Возьми ее на руки, — сказала она. — Она твоя.
— Девочка, — прошептала я.
— А разве я не говорила?
Я взяла ребенка на руки. Она была незапеленатая, только завернутая в шаль. Личико было розовое, сморщенное; ее беспомощность наполнила меня жалостью и любовью.
Старуха забрала от меня девочку.
— Не сейчас, — сказала она. — Не сейчас. Я буду воспитывать ее. Когда придет время, она будет твоя. — Она положила ребенка в кроватку и повернулась ко мне. Ее ногти впились в мою руку:
— Не забудь о своем обещании.
Я покачала головой. Потом вдруг почувствовала, что плачу. Я не знала, о ком я плачу, — то ли о Кезае, чья жизнь закончилась, то ли о ребенке, чья жизнь только начиналась.
— Она ведь была еще молодой, — сказала я.
— Ее время пришло.
— Но так быстро.