— Вы можете насмехаться надо мной, но прошу не трогать мой корабль!
— Я не насмехаюсь, а просто излагаю факты. Вчера ночью, выглянув из окна, я заметила на море самый красивый корабль из всех, когда-либо виденных мною.
— Самый красивый корабль, виденный вами, — это «Вздыбленный лев»!
— Нет, в самом деле, тот был более величественный и красивый. Такой большой, горделивый… как плавучий замок.
Он внимательно смотрел на меня.
— Вы видели, сколько у него мачт?
— Я думаю, четыре.
— А палубы? Они были высоко подняты?
— Да. Кажется, да. Он был такой высокий… Я не знала, что корабли могут быть такими высокими.
Похоже, он забыл про свой интерес ко мне. Ночной пришелец вытеснил у него из головы все другие мысли.
Он стал жадно расспрашивать меня. Я отвечала, как могла, но мое знание кораблей было скудным. Он не выразил протеста, когда я направила лошадь шагом в Труиндские конюшни, а просто поехал рядом со мной, выпаливая вопросы, досадуя на то, что я не могла описать во всех подробностях увиденный мною корабль.
Внезапно он взорвался:
— Не может этого быть! Но клянусь кровью Христовой, сдается мне, что вы описываете испанский галион!
Я не представляла себе раньше, насколько страстно религиозен был Эдуард. В Аббатстве матушка никогда не наставляла меня в рамках одной доктрины предпочтительно перед другими. Ее идеалом была веротерпимость, и я знала, что она не считала тот или иной способ отправления обрядов важнее, чем то, чтобы каждый жил по-христиански, насколько это возможно. Однажды она сказала мне:
— Религию людей мы познаем через их поступки по отношению к своим ближним. Какая добродетель в том, что человек славит Господа, если он жесток к Его созданиям?
Мало кто был согласен с ней. Покойная королева и ее министры жгли на кострах людей не потому, что те грабили или убивали, а потому, что верили не так, как предписывал Рим.
А теперь мы, повернулись по команде «Кру-гом!» и религиозные законы, существовавшие при Марии, упразднялись, а установленные ее предшественниками, — восстанавливались. Реформаторство опять верховенствовало, и, хотя возврат к Смитфилдским кострам казался невозможным, было опасно идти против господствующей церкви, которую установила и поддерживает королева.
Насколько тверда королева в свои взглядах, я не могла сказать с уверенностью. Вряд ли она могла забыть годы, полные опасностей, когда она чуть было не лишилась головы. Тогда ей приходилось кривить душой, хотя, возможно, она и в то время втайне склонялась к Реформации. И в самом деле, если бы не ее протестантство, она, скорее всего, не была бы сейчас на троне.
Теперь, разумеется, у нее были серьезные политические причины твердо придерживаться протестантских взглядов. По ту сторону Ла-Манша находилась королева Франции, которая также была королевой Шотландии и, как считали многие, законной королевой Англии: Мария Стюарт, внучка Маргарет, сестры покойного нашего короля Генриха VIII. Поэтому многие говорили, что она являлась прямой наследницей английского трона, в то время как Елизавета, чей отец отстранил свою законную супругу, Екатерину Арагонскую, ради женитьбы на матери Елизаветы, Анне Болейн, была внебрачной дочерью и не могла притязать на корону.
Истовая католичка, Мария Стюарт стала знаменем тех, кто желал вернуть Англию в лоно папистской церкви. Поэтому Елизавета неминуемо должна была выступить лидером протестантизма. Я не сомневаюсь, что нашу королеву побуждала к этому не столько религия, сколько политика.
Но эта политика существовала. Те, кто служил мессу и молился по римскому обряду, являлись потенциальными врагами королевы, так как они хотели привести страну назад к католицизму, и, если бы это произошло, Мария Стюарт, а не Елизавета Тюдор была бы признана королевой Англии.
Поэтому в том, как молились Хани и Эдуард, таилась для них серьезная опасность.
Я знала, что в домовой церкви, или, вернее, небольшой капелле, за закрытыми дверями проводились службы. Я знала, что под алтарным покровом скрывалась потайная дверца, и догадывалась, что за этой дверцей прятали священные изображения и церковную утварь, необходимую для отправления мессы.
Я не принимала в этом участия, но знала, что несколько человек из прислуги там присутствовали. Меня это не очень занимало до того вечера, когда Пенлайоны с такой злобой говорили о донах. Я убедилась, как нетерпимы они могут быть к тем, кто думает иначе, чем они, и как опасны.
После того дня каждый раз, как я проходила мимо капеллы, меня охватывало острое чувство тревоги.
Дженнет, молоденькая девушка, которую я привезла с собой из Аббатства, занималась уборкой моих платьев. Она почти в экстазе водила рукой по ворсу моего бархатного плаща.
Дженнет была на год младше меня — маленькая, очень живая, с густой гривой темных кудрей. Я заметила, как кое-кто из мужской прислуги провожал ее взглядом и решила, что ее следует предостеречь.
Дженнет работала, а глаза у нее так и сверкали, и я спросила, нравится ли ей в этой новой обстановке.
— О да, мистрис Кэтрин! — ответила она с жаром.
— Значит, тебе здесь нравится больше, чем в Аббатстве?
Она вздрогнула:
— О да, мистрис! Здесь вроде как более открыто. В Аббатстве… там были духи… все это говорили. И мало ли что там могло случиться…
Дженнет была неисправимой болтуньей и сплетницей. Я слышала, как он тараторила с другими служанками. Дать ей только повод — она многое могла бы мне порассказать.
— Значит, ты считаешь, что здесь все по-другому?
— О да, мистрис! Подумайте, ведь в Аббатстве… я там ночи напролет дрожала на своем тюфяке, даже когда спала не одна. Младшая Мэри клялась, что видела однажды в сумерках монахов, идущих процессией в церковь. Говорила, они были в длинных рясах и вроде пели псалмы. Нам рассказывали, какие ужасы там раньше происходили, а ведь всякий знает, что там, где случилось что-то страшное, обязательно появятся привидения.
— Но ты-то никогда не видела привидений, Дженнет?
— Нет, мистрис, но я их там чуяла, а это одно и то же. Здешнее место больше смахивает на то, каким должен быть настоящий замок. Духи и здесь могут появиться, в очень многих домах они водятся, но здесь это были бы обыкновенные привидения: бедная леди, погибшая от несчастной любви, или джентльмен, который промотал наследство и выбросился из окна башни, — словом, привидения как привидения. Но в Аббатстве они были ужасны. Монахи и силы зла… О, там творилось зло, это уж точно! Моя бабушка помнит, как пришли люди и что они делали… Ну, а здесь все по-другому. И к тому же здесь корабли. О, мне так нравится смотреть на корабли! Дженнет хихикнула.
— А этот капитан Пенлайон, мистрис! Я сказала Мэри: «Никогда не видела такого прекрасного джентльмена!». И Мэри говорит то же самое, мистрис!