— Вы храбрый человек, Черри, — сказала Берсаба, — и я считаю, что все живущие в этом доме должны быть благодарны вам.
Конечно, этот случай изменил всех наших домочадцев. До этого мы в тревоге ожидали нападения солдат, которые могли разрушить дом и убить нас. Теперь мы смотрели в лицо неменьшей опасности. И Берсаба и я содрогались при мысли о том, что могло бы случиться, ворвись этот безумец в комнату, где спали дети. Мы не знали как и благодарить мистера Черри.
Миссис Черри целиком погрузилась в свое горе. Сплетя венок из листьев, она положила его на могилу сына. Я была рада тому, что она не обвиняет своего мужа, чего вполне можно было ожидать, так как она выглядела совершенно потерянной и сбитой с толку.
У нее изменился даже цвет лица, на котором стала гораздо заметнее сеточка вен. Она почти все время молчала. Я подумала: «Как странно, что у людей есть секреты, о которых мы и не подозревали». Круглое розовое лицо миссис Черри, так подходящее к се имени, скрывало страшную тайну. Это заставило меня посмотреть на нее совсем по-иному.
Шли недели, и жизнь возвращалась в обычную колею. Как и прежде, мы ожидали появления врага, но теперь мы знали: самые фанатичные солдаты парламентаристов не так страшны, как тот безумец, который легко мог проникнуть в дом, пока мы спали.
Стоял ноябрь — месяц туманов и обнажившихся деревьев, зеленых ягод на плюще и кружевных паутинок на ветвях.
Через три месяца должен был родиться мой малыш, и я не могла дождаться февраля с его капелью и первыми почками жасмина.
Именно в ноябре у меня появилось ужасное предчувствие, что кто-то пытается меня убить.
Временами я сама смеялась над своими фантазиями, и мне ни с кем не хотелось говорить об охватывающем меня страхе… Даже с Берсабой. Я пыталась убедить себя: известно, что у беременных женщин появляются разные причуды, они становятся мнительными, совершают странные поступки, воображают немыслимые вещи.
Вот и у меня возникла нелепая убежденность в том, что за мной следят и меня преследуют. Когда я направлялась в наиболее уединенные места: в комнату Замка, в домашнюю церковь, куда нужно было идти по винтовой лестнице с крутыми ступеньками, — я ощущала опасность.
— Поосторожней с этой лестницей, — предупредила меня Берсаба, — она опасна. Если ты здесь споткнешься, это может стать губительным для ребенка.
Однажды в сумерках я спускалась по лестнице и вдруг почувствовала, что позади находится кто-то, наблюдающий за мной. Мне даже показалось, что я слышу его дыхание.
Я тут же остановилась и спросила:
— Кто там?
Мне послышался вздох, а затем шелест одежды. Я поспешила вниз, не забывая о необходимости соблюдать осторожность, почти вбежала в спальню и улеглась на кровать, чтобы прийти в себя. В этот момент во мне зашевелился ребенок, и я положила руку на живот, словно желая увериться, что с ним все в порядке.
Позже я попыталась разобраться в том, что случилось. Мне казалось, что я понимаю все происходящее со мной. Воспоминания о сумасшедшем, подбиравшемся к дому, истерзали мои нервы. Я просто не могла не думать об этом. Да и что мне оставалось, если миссис Черри была погружена в печаль, а бедняга Черри выглядел так, будто тяжесть греха давила ему на плечи! Мое воображение постоянно услужливо рисовало картины того, что могло бы стрястись. Скажем, я просыпаюсь и вижу, что он в моей комнате. Или: он пробирается в детскую и склоняется над невинными личиками малышей.
В ушах раздавался голос мистера Черри: «Ему нравилось мучить и убивать животных… а позже ему захотелось делать то же самое и с людьми».
Я напоминала себе, что сумасшедший мертв.
Но такое событие не могло не воздействовать на мои нервы, и ощущение того, что за мной следят, не исчезало. Я прекратила посещать комнату Замка, объясняя себе это тем, что туда нужно подниматься по лестнице, а я уже становлюсь неуклюжей. Но на самом деле все было не так. Просто там было уж слишком уединенно, и я боялась оставаться в одиночестве.
И вот однажды ночью мне стало ясно, что я не ошибалась.
Берсаба, как обычно, принесла мне молоко. Я отпила немного и заснула беспокойным неглубоким сном. Мне снилось, что кто-то входит в мою комнату, останавливается около кровати, бросает что-то в молоко и бесшумно выскальзывает из комнаты.
Я в испуге проснулась, и тут у меня волосы встали дыбом, поскольку, едва открыв глаза, я увидела, что дверь медленно закрывается.
Я громко закричала:
— Кто там?
Дверь захлопнулась. Я отчетливо слышала это. Встав с постели, я подошла к двери и открыла ее, но в коридоре никого не было.
Я вернулась к кровати и взглянула на молоко. В него определенно что-то бросили, и это брошенное еще не до конца растворилось.
Присев на край кровати, я подумала: «Кто-то пытается навредить мне. Это не игра моего воображения».
Мне пришлось снова лечь в постель, подавив в себе желание сразу пойти к Берсабе. Я уже рассказывала ей о том, что со мной происходит, но она отнеслась к этому несерьезно. «Все дело в твоем состоянии, — утверждала она. — А нервной ты была всегда».
Она сказала бы, что мне это приснилось.
Я взяла кружку с молоком и понюхала его. Запаха не было. Некоторое время я рассматривала белую жидкость, а потом выплеснула ее в окно.
В следующий раз, решила я, когда этот человек войдет в мою комнату, я буду бодрствовать и спрошу у того, кто трогает мое молоко: почему он хочет повредить мне и моему ребенку?
* * *
Мне казалось, что я начала терять связь с Берсабой. Она была слишком занята собственными мыслями. Иногда она говорила о Ричарде; ее интересовали подробности наших отношений, а как раз эту тему мне не хотелось обсуждать с ней. Случалось так, что именно она не желала говорить о нем.
У всех у нас были напряжены нервы. — Видно, война с нами что-то делает, сказала Мэг. — Никому не известно, когда тут по траве побегут солдаты. — Она тут же прихлопнула ладонью рот:
— Ой, нет, госпожа. Этого не будет. Они не посмеют… Чтобы в дом генерала…
Я поняла, что ей велели не волновать меня. Спалось мне по-прежнему плохо. Я больше ни разу не прикоснулась к молоку, стоявшему у моего изголовья, но не отказалась от него. Мне хотелось поймать того, кто, как я подозревала, что-то в него подмешивал. Я с тревогой думала, что если откажусь от молока, злоумышленник придумает что-нибудь другое. Конечно, я впустую тратила это молоко, но у нас были две коровы, которых доил Черри, так что пока с этим было все в порядке. Однако, мы знали, что в любой момент вся округа может быть опустошена и тогда мы останемся без пищи.
Потом наступил период, когда мне удалось убедить себя в том, что вообще ничего особенного со мной не происходило. Я не видела закрывающихся дверей. Все это мне приснилось. Если я попытаюсь кому-нибудь рассказать об этом, он рассмеется и скажет, что мне надо подлечиться.