Я дернула за веревку колокольчика, давая знать Грейс, что пора принести мне горячей воды. Умывшись, я надела платье для верховой езды и спустилась вниз.
Ричард сидел в столовой и завтракал. Я была так смущена, что стеснялась смотреть на него. Он встал, обнял и поцеловал меня.
— Доброе утро, милая, — сказал он, и у меня потеплело на душе.
Я подумала, что, возможно, все-таки показала себя неплохо.
— Я вижу, что вы одеты для конной прогулки, — сказал он.
— У меня здесь есть только этот костюм и то платье, которое я надевала вчера вечером, — объяснила я.
— Ваши вещи прибудут сегодня. Грейс или Мэг распакуют их. Сегодня для начала я хочу провести вас по замку, а потом, если вы не устанете, мы можем отправиться и на верховую прогулку. Вас это устраивает?
— Это будет просто чудесно!
Я вновь была счастлива, уверяя себя в том, что в конце концов все уладится.
В течение дня я пришла к выводу, что беспокоилась понапрасну, что до ночи еще далеко и что чувства Ричарда ко мне, видимо, еще не угасли.
Он горел желанием показать мне все достоинства замка и преуспел в этом. Несомненно, он любил свой дом. Я шла за ним по лестнице, освещенной небольшими фигурными окошками под потолком, на которые он обратил мое внимание, а затем он показал, как потолочные балки формируют спиральный свод — весьма необычную, по его словам, конструкцию. Он любовно похлопал по перилам из кирпича и сказал, что в постройку этого замка было вложено много усердного труда. Замок в Камберленде был задуман как крепость и в течение пяти последующих веков постепенно приспосабливался к повседневным нуждам, в то время как Фар-Фламстед с самого начала строился как удобное жилье.
В галерее висели портреты его предков.
— Некоторые из них я перевез сюда из старого замка, — сказал он, — По ним видно, что в нашей семье всегда были сильны военные традиции.
Затем мы прошли в домовую церковь со сводчатым потолком, деревянные балки которого были украшены розами Тюдоров. Меня тут же охватил озноб, и пока мы шли по каменным плитам, мной постепенно овладевали дурные предчувствия и одновременно чувство тоски по дому и по моим близким.
Это ощущение было настолько сильным, что в какой-то момент я была готова бежать из этого дома, прыгнуть в седло и скакать что есть сил в юго-западном направлении.
— Что случилось? — встревожился Ричард.
— Не знаю. Здесь так холодно.
— Да. И слишком мрачно.
— У меня такое чувство, что здесь что-то произошло.
— Здесь, в алтаре, был убит священник. Во времена королевы Елизаветы одна из женщин в нашем роду была католичкой. Она прятала здесь католического священника. Ее сын застал священника за служением мессы и убил его.
— Как это ужасно… А он не появляется здесь, этот священник?
— Он умер на месте.
— Вы верите в то, что люди, погибшие насильственной смертью, могут появляться на месте преступления?
— Я думаю, что это сказки. Стоит только представить себе, сколько людей погибло насильственной смертью. Мир был бы просто заполнен привидениями!
— Но, может быть, так и есть?
— Ах, милая моя, это все фантазии. А церковь вам не понравилась. Сейчас мы не держим домашнего священника, и я не думаю, что король примет законы против католиков, поскольку его жена — верная последовательница этой религии.
— Но к пуританам он не столь благосклонен.
— Ну, это совсем другое дело.
— Это тоже называется нетерпимостью.
— Несомненно. А вы придаете этим вопросам большое значение?
— Не слишком большое. Просто у нас в Корнуолле иногда устраивают охоту на ведьм.
— Такое происходит не только в Корнуолле, но и по всей стране, и длится уже не первое столетие.
— Но если существует колдовство и если есть люди, желающие заниматься колдовством, то почему не разрешить им это занятие?
— Потому что это — поклонение сатане, и говорят, что ведьмы часто накликают смерть на своих недоброжелателей.
— По-моему, среди них есть и добрые… белые ведьмы. Они хорошо знают целебные травы, лечат людей, но они погибают точно так же, как и злые.
— Несправедливость существовала всегда.
— Но ведь сторонники католической веры или пуритане никому своей верой не вредят.
— В определенном смысле это так, но, по моим наблюдениям, все эти секты непременно желают навязать свою волю остальным, и вот из-за этого происходит множество серьезных конфликтов.
— Возможно, когда-нибудь люди придут к выводу, что следует позволить всем верить так, как они считают нужным.
— Я вижу, что вы идеалистка. А кроме того, я вижу, что вам пора покинуть эту церковь. Давайте лучше пройдем в солярий. Это самая теплая комната в доме. Я представляю вас сидящей там в солнечный день с иглой в руке за вышивкой гобелена, который вы потом повесите на стену, где он провисит века.
— Мне тоже этого хочется.
— Вы сами выберете сюжет. Каким он будет?
— Только не война. Ее и так слишком много в мире. И мне это не нравится.
— И вы вышли замуж за солдата!
— Я думаю, вы из тех солдат, что бьются за правое дело.
— А вы, я уверен, будете мне верной и любящей женой.
— Я буду стараться, но вам придется набраться терпения. Я знаю, что мне нужно еще многому научиться… э… относительно брака…
— Милая моя, — сказал он, — нам обоим предстоит еще многому научиться.
В солярии у меня поднялось настроение. Он был обращен на юг, и сквозь громадное полукруглое окно в помещение лилось солнце. Портьеры были темно-синего цвета с золотой бахромой, а приоконные сиденья покрывали подушки такого же оттенка. Очень красив был потолок с лепными украшениями и с росписью, изображавшей двух херувимов, летящих на облаке и несущих фамильный герб. Эта залитая светом, полная ярких цветов комната резко контрастировала с холодной темной церковью.
На одной из стен висел гобелен… и опять на нем была запечатлена батальная сцена, как оказалось на этот раз — битва при Гастингсе. Ричард сообщил мне, что этот гобелен — предмет семейной гордости, поскольку все предки прибыли в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем.
Из солярия мы прошли в Королевскую палату, названную так в честь короля, который однажды переночевал здесь. Специально для него тут был устроен камин из кирпича. Ричард с гордостью обратил мое внимание на четырехскатный свод и великолепно украшенные стены Сам король изволил разрешить поместить над дверью королевское орудие.
— Вы полагаете, что он когда-нибудь снова приедет сюда? — спросила я.