— Вы хотите сказать, Люк будет в опасности? — воскликнула Тамарикс.
— Мы не должны допустить его смерти, — сказала Карла. — Но, боюсь, они этого ожидают. Клятвы по их понятиям священны.
Я почувствовала, что к горлу подступает тошнота от всего этого ужаса.
Тамарикс же спокойно и решительно произнесла:
— За Жако нужно установить круглосуточное наблюдение!
— Разумеется, так и будет сделано, — заверила ее Карла.
— Мы должны быть уверены, что ему не подсунут в еду что-нибудь, что может ему навредить! — настаивал отец.
— Успокойся! Все будет в порядке. Я уверена в этом! — Мягко ответила ему Карла. Она подняла бокал, и мы все выпили.
О том, чтобы идти спать, не было и речи. Мы сидели и болтали о всяких мелочах, но в голове у всех нас еще стояла пережитая недавно история.
Близился рассвет, а тревожный барабанный бой все не прекращался.
Следующим утром Карла, Тамарикс и я отправились в миссию. Они, все трое, так же, как и мы, в эту ночь не ложились. Хеверсы выглядели немного усталыми, а Люк держался бодро.
— Ну и ночь! — воскликнул он. — Этот старик! Эта воинственная раскраска! Какое потрясающее зрелище! Я подумал даже, что это древние бритты прибыли на остров Каскера на своих вайдах!
— Слава Богу, они ушли, — менее восторженно произнес Джон. — Был момент, когда я подумал, что они силой ворвутся в дом и унесут Жако!
— Он знает о случившемся? — спросила Карла.
— Ничего! — твердо ответила Мюриэл. — Мы решили, что ему лучше ничего не знать.
— Уверена, вы согласны с этим, Карла, — сказала я. Вы же говорили им, что мальчик не должен ни с кем видеться, пока его нога не заживет.
— Это будет трудно, — заметил Джон.
— Если только мы не объясним им, что это одно из условий сотворения чуда, — ответил Люк.
— Боюсь, Олам может попытаться помешать лечению, — заметила Карла.
— Зачем? — не понял Джон.
— Затем, что он не хочет, чтобы другим удалось сделать то, чего не может сделать он.
— Если все пойдет хорошо, мы покажем им, что способны сделать для Жако, а это даст миссии большие преимущества! — сверкая глазами, заявил Люк.
— Да, — согласилась Карла. — Тогда все будет совершенно иначе. Вы докажете людям, что можете делать для них добро и завоюете их уважение.
— Но, — прошептала Тамарикс, — предположим, этот номер не пройдет? — она испуганно посмотрела на Люка.
— Тогда, — сказал Люк, — я пойду к старому Оламу и спрошу, какое копье я могу взять с собой в джунгли!
— Не шутите так! — почти гневно крикнула Тамарикс,
— Все будет в порядке! — в голосе Мюриэл звучала уверенность. — Это простой перелом, и я не разрешу никому и близко подходить к Жако, пока не буду уверена, что кость срослась и он чувствует себя хорошо.
В течение недели мы каждый день имели сведения из миссии. Карла сама готовила для него особую еду, и мальчик просто наслаждался жизнью. Его никогда еще так не баловали. Думаю, что он не жалел о том, что ему повезло сломать ногу! Регулярное питание и лакомства, которые посылала ему Карла, сделали свое дело. Он пополнел, глаза его блестели, он был здоров, и ему нравилось внимание, которым его окружили.
Мы с Тамарикс были в миссии, когда с ноги Жако сняли шину. Мальчик полностью поправился, и от перелома не осталось и следа. Конечно, нога потеряла свою подвижность, которую можно было восстановить регулярными упражнениями, что и заставляла его делать Мюриэл.
Поведение мальчика говорило о том, что падение пошло ему только на пользу!
По совету Карлы мы воспользовались случаем, чтобы заставить всех запомнить происшедшее. Оламу было отправлено учтивое послание, в котором сообщалось, что, если он соблаговолит вечером, после заката, прийти в миссию, Жако будет передан ему.
Что это была за сцена! Олам, разрисованный и украшенный перьями, явился в миссию вместе со своими людьми. Как и раньше, в руках они держали копья и факелы.
Сначала, опять же по совету Карлы, Оламу был сделан подарок. Это была фигурка тигра, сделанная самой Карлой в китайском стиле. Олам благосклонно принял ее, а в ответ повесил на шею Люку костяное ожерелье с медальоном.
Карла, я, Тамарикс и Хеверсы, стоя на балконе, наблюдали церемонию обмена подарками. Затем Люк с ожерельем на шее вошел в дом и вывел за руку Жако. Последний, пополневший, пышущий здоровьем и гордый оттого, что находится в центре внимания, стоял перед ними рядом с Люком. Вдруг он, высоко подпрыгнув, перекувырнулся в воздухе и скрылся в толпе.
Все открыли рты от изумления. Воцарилась тишина. В знак признательности мужчины склонили головы перед Люком, которого считали творцом чуда. На бедную же Мюриэл, которая практически взяла на свои плечи все тяготы ухода и наблюдения за мальчиком, никто не обращал внимания! Хотя она делала вид, что ее это не волнует, я поняла, что она задета тем, что Люк так легко нашел общий язык с теми, кого она считала дикарями. Однако все закончилось благополучно к всеобщему удовлетворению.
Мы все вернулись в холл, преображенный вазами с цветами, которые там повсюду расставила Тамарикс.
Когда мы расселись за столом, Люком овладел безудержный смех.
— Все получилось замечательно! Каждый так хорошо сыграл свою роль! И лучше всех — юный Жако! — сквозь смех проговорил он.
— Это самое лучшее, что можно было сделать для миссии! — сказала я.
— Нет, есть и еще кое-что получше! — весело ответил Люк, улыбаясь Тамарикс.
Нас всех обуял приступ веселья, как разрядка после всего пережитого с тех пор, как Жако сломал ногу. Это и в самом деле был смех избавления от страха.
Я невольно спрашивала себя, что случилось бы, если бы нам помешали вылечить Жако? Видимо, такие же мысли одолевали и Тамарикс, потому что она очень сурово сказала Люку:
— В будущем вы не должны больше давать такие опрометчивые клятвы знахаря, шамана, или как там они себя называют!
После драматического происшествия с Жако, когда дни были заполнены заботой и тревогой, теперь нам всем явно чего-то не хватало. Дни казались пустыми… Меня вновь начала одолевать тоска по дому. Когда заходил паром, я всякий раз надеялась получить письма с новостями из дома, но путь от Англии был так далек, что любая новость, содержавшаяся в письме, оказывалась уже устаревшей.
Мы много времени проводили вместе с отцом. Он любил сидеть в саду около дома, откуда я видела море и продавцов, сидящих на берегу перед своими ковриками с разложенными на них товарами и часами смотрящих на горизонт в ожидании парома или корабля.
Отец рассказывал мне, что когда он впервые приехал сюда, он еще не был полностью слеп и мог смутно различать очертания берега и уловить блеск моря, так что он мог представить себе, что вижу я.