В то время, когда мы узнали о печальном дне в мае, о том дне, в который Анна была заточена в Тауэр вместе со своим братом и несколькими друзьями, мы почти одновременно узнали о женитьбе короля на Джейн Сеймур. Вскоре произошло рождение единственного законного наследника, Эдварда, который и стал новым королем в 1547 году. Анна же прямо из Тауэра была доставлена на место казни.
Бедняжка Джейн Сеймур умерла в родах и не сумела насладиться своим триумфом, но маленький принц выжил и стал надеждой нации. Затем последовали быстротечная женитьба короля на Анне Клевес, а после ее внезапного расторжения – злополучный брачный союз с Катериной Говард. Осталась в живых лишь последняя жена, Катарина Парр, но про нее говорили, что и ее постигла бы участь Анны Болейн и Катерины Говард, если бы король не страдал язвой ноги, если бы она не была столь хорошей нянькой и сиделкой, и если бы король попросту не был бы столь стар, чтобы волочиться за другими женщинами.
Итак, наступило правление нового короля – Эдварда VI. Наш юный король был лишь десяти лет от роду, ступивши на престол – немногим старше меня, а наследница Елизавета была старше его четырьмя годами. Я помню, как в Ротерфилд Грейс приехал наш отец, весьма довольный поворотом событий.
Эдвард Сеймур, молодой дядя короля, был назначен регентом при малолетнем короле, и ему был дарован титул герцога Сомерсетского; этот высокопоставленный теперь джентльмен был протестантом, а следовательно, можно было быть теперь уверенным, что он привьет королю свою веру.
Мой отец в то время все более склонялся к протестантизму. Он часто говорил матери, что страшнейшее из несчастий, которое может постигнуть страну, а также нашу семью, это возможное восхождение на трон католички Марии, старшей дочери короля от Екатерины Арагонской.
– И тогда, – пророчествовал отец, – эшафоты и лобные места будут обагрены кровью добропорядочных и честных англичан, мужчин и женщин, и зловещая Инквизиция, свирепствующая в Испании, начнет распространяться и в этой стране. Так что поблагодарим Господа за юного короля; помолимся о том, чтобы милосердие Всевышнего и его любовь к нам продлили правление Эдварда VI.
И мы все преклоняли колена и начинали молиться – обычай, которому, как я тогда уже считала, в нашей семье следовали с чрезмерной фанатичностью – и отец благодарил Бога за его благословение Англии и просил Его быть милосердным к этой стране, при этом особо уделяя значение благоденствию семьи Ноллис.
Жизнь шла своей чередой, и несколько последующих лет мы прожили, как жило в большинстве английское дворянство, и мы с сестрами продолжали учиться. В нашей семье было традицией давать полное образование даже девочкам; особое значение придавалось музыке и танцам. Нас обучали игре на лютне и клавикордах, и любой новый танец, что становился известен при дворе, мы разучивали немедля. Родители были полны решимости блеснуть воспитанием дочерей, если их когда-нибудь позовут ко двору. Обычно занимались музыкой и распевали мадригалы мы в галерее.
В одиннадцать мы обедали в главной зале, и, когда у нас бывали гости, мы сидели за обеденным столом до трех, внимательно вслушиваясь в разговор взрослых, который всегда интриговал меня, поскольку росла и развивалась я быстро, и меня очень интересовало все, происходящее за пределами нашего поместья.
Ужинали мы в шесть. У нас всегда был превосходный стол – и мы в нетерпении ожидали: кто же приедет на этот раз? Как и в большинстве английских семей нашего ранга, у нас был открытый для посетителей дом: отец даже не мог бы позволить мысли, что он не окажет посетителю гостеприимного приема. На столе всегда была отбивная говядина, или баранина большими кусками, и всякого рода мясные пироги, начиненные приправами с собственного огорода; подавались оленина и рыба под соусами, а также консервированные фрукты, марципаны, имбирные пряники и кексы. Если от обедов и ужинов оставалось что-либо, то это предназначалось для слуг, а у наших ворот всегда собирались нищие за подаянием. Мать говорила, что численность нищих возросла тысячекратно с тех пор, как король Генри распустил монастыри.
Веселы были дни Рождества, когда мы, дети, наряжались в карнавальные костюмы и готовили представления. Среди нас царило возбуждение и соперничество; всем было интересно кому на этот раз посчастливится найти серебряный пенс, запеченный в пирог, что приготовлялся для Двенадцатой ночи, и кто же будет избранным королем или королевой дня. Мы были невинны и верили, что так и будет всю жизнь.
Если бы мы были мудры, мы бы могли предвидеть некоторые признаки несчастья. Видимо, их предчувствовали наши родители, и поэтому отец так часто бывал суров.
Король был мал и ненадежен, и, если бы что-то с ним случилось, унаследовать трон должна была Мария, которую страшились не мы одни. Опасения моего отца разделял самый могущественный человек страны – Джон Дадли, герцог Нортумберлэнд, который стал фактическим правителем Англии. Если бы Мария взошла на трон, то это означало бы конец власти Дадли, а так как он не рассчитывал проводить свои дни в темнице, не говоря уже о планах поплатиться головой, то он сам строил интриги.
Я часто слышала, как мои родители обсуждали эти дела, и из их слов я понимала, что они обеспокоены. Отец был приверженцем закона и не мог не понимать, что, по мнению большинства, законной наследницей короны была Мария. Ситуация была экстраординарная: если Мария – законна, значит, Елизавета – нет. Король, желавший жениться на Анне Болейн, объявил свой более чем двадцатилетний брак с Катериной Арагонской незаконным. По самой простой логике выходило, что если брак с Катериной был законен, то тогда незаконен был брак с Анной Болейн, а значит, ребенок от Анны, Елизавета, была незаконнорожденной. Моя семья из преданности Болейнам и стремления к процветанию должна была бы полагать, что незаконен брак с Катериной; однако отец прежде всего был прагматик и мыслил логически, следовательно, у него были определенные трудности с признанием Елизаветы законной наследницей короны.
Он высказал предположение матери, что Нортумберлэнд попытается посадить на трон леди Джейн Грей. У нее были определенные притязания, поскольку ее бабка – сестра самого Генри VIII, однако ее притязания на трон признали бы очень немногие. Католическая оппозиция была сильна и стояла за спиной Марии, поэтому неудивительно, что болезнь юного короля Эдварда столь беспокоила моего отца.
Однако он не встал на сторону Нортумберлэнда. Как мог он, будучи женат на одной из Болейнов, встать на сторону кого-то, кроме Елизаветы? А Елизавета была дочерью короля, следовательно, несомненно, выше происхождением, чем леди Джейн Грей. К несчастью, Мария – дочь испанской принцессы и яростная католичка – также была дочерью короля.
То были дни, когда приходилось быть настороже. Герцог Нортумберлэнд поставил на карту леди Джейн Грей, поженив ее со своим сыном, лордом Джилфордом Дадли.
Таково было положение вещей на последний год правления юного короля. Мне тогда было двенадцать лет. Мои сестры, так же, как и я, все более прислушивались к слухам, распространяемым слугами, в особенности к тем, что касались нашей знаменитой кузины – Елизаветы. Через эти слухи у нас сложился иной образ кузины, чем из рассказов матери: то была уже не прилежная ученица, знавшая латынь и греческий, которую ставили в пример ее менее добродетельным и умным кузинам Ноллис.