Я была удивлена, что весьма щедро он оделил своего незаконнорожденного сына, Роберта Дадли. Сейчас ему было тринадцать лет, и после смерти моей и графа Уорвика (брата Лейстера) он должен был получить довольно большое наследство. Ему было назначено регулярно выплачиваемое пособие, как только он достигнет двадцати одного года, а до этого возраста должны были выделяться значительные суммы на его содержание.
Конечно, Роберт никогда не скрывал, что этот мальчик – его сын, но у мальчика была еще и мать – леди Стаффорд. Я считала, что она и ее муж в состоянии были обеспечить достойное содержание этому ребенку.
Мне в наследство был оставлен Уонстед и три небольших поместья, включая Дрейтон Бэссит в Стаффордшире, где я в конце концов и поселилась. Дворец Лейстера так же стал моим, включая всю обстановку, фамильное серебро и драгоценности, находящиеся там. К моему сожалению и тайной досаде, Кенилворт достался графу Уорвику, а после его смерти должен был перейти к незаконнорожденному сыну Лейстера Роберту Дадли.
Кроме того, как я уже сказала, у Роберта было гораздо больше долгов, чем я предполагала. Его долг английской короне составил двадцать пять тысяч фунтов. Он был очень щедр к своей королеве, и большая часть этого долга была потрачена на подарки ей. Я ожидала, что, поскольку он умер, состоя на службе у Ее Величества, это будет сак-то зачтено. Обычно так и бывало в этих кругах. Но королева не была намерена проявлять ни малейшего снисхождения ко мне. Это была ее месть. Едва выйдя из своего добровольного заточения, она объявила, что весь его долг до последнего фунта должен быть немедленно выплачен. Ее ненависть ко мне не ослабла даже после смерти Роберта.
Она заявила, что вся обстановка, фамильное серебро и драгоценности, находившиеся во дворце Лейстера и в Кенилворте, должны пойти на уплату его долгов, поэтому предписано было немедленно произвести опись этого имущества, с тем, чтобы все, предназначенное к продаже, было оттуда изъято.
Она была безжалостна ко всему, что касалось меня, и я была в бешенстве, но ничего не могла поделать.
Одно за другим все ценное было распродано – все те вещицы, которые были мне дороги и составляли когда-то часть моей жизни. Я в безысходной злости рыдала над ними и проклинала ее в душе, но, как всегда, должна была подчиниться ее воле.
И хотя даже эта вынужденная распродажа не покрыла всех его долгов, для меня было очень важно поставить ему памятник в часовне Бошам. Это был массивный мраморный пьедестал с его девизом Справедливость и Верность. На нем возвышалась статуя Лейстера, также из мрамора с орденом Святого Михаила, рядом с ним я оставила место для себя когда придет мой час.
Так ушел из мира великий граф Лейстер.
Через год я вышла замуж за Кристофера Блаунта.
Эссекс!
Вы так внезапно, нарушив свои служебные обязанности, покинули нашу резиденцию и место своей службы. Надеюсь, вы понимаете, что этим нанесли нам неслыханное оскорбление, по-другому это не назовешь. Наше немалое к вам благоволение, вовсе вами не заслуженное, привело к тому, что вы пренебрегли нами и забыли ваши служебные обязанности, другого объяснения вашему странному поступку мы не находим… Поэтому мы требуем и приказываем вам тотчас же по получении этого письма, без промедления и отговорок прибыть сюда и явиться к нам, чтобы услышать наши дальнейшие распоряжения относительно вас. Отсюда следует, что вам надо приложить все усилия, чтобы выполнить наши требования и не вызвать нашего негодования, в противном случае вам грозят крупные неприятности.
Королева Эссексу
Некоторое время я наслаждалась своим новым замужеством и была счастлива. У меня был красивый, молодой, обожаемый мною муж, который к тому же не должен был одновременно прислуживать другой женщине. Мой сын, Роберт, граф Эссекс, вскоре стал одним из фаворитов королевы, и казалось, что он в конце концов займет при ней место своего отчима.
– На днях я скажу королеве, что пора уже тебя пригласить ко двору, – сказал он мне.
Он был совсем не таким, как Лейстер: тот был хитрее и осторожнее. Иногда я боялась за сына. У него было маловато такта, он не умел притворяться и не собирался скрывать своих истинных чувств ради выгоды. На первых порах это кажется весьма привлекательной чертой, но долго ли сможет выдержать подобное поведение такая тщеславная женщина, как королева, или кто-либо другой, привыкший к подобострастию и лести, как она? Только пока он юн и наивен, пока его можно воспринимать, как этакого «ужасного ребенка». Он и сам был необычайно тщеславен и честолюбив, но не переоценивал ли он своего влияния на королеву?
Я обсуждала это с Кристофером, который считал, что королева настолько очарована юностью и красотой Роберта, что простит ему многое. «Юность и красота самого Кристофера когда-то так же помогали ему в жизни», – подумала я. Однако я не согласилась бы терпеть рядом с собой дерзкого наглеца, как бы хорошо и молодо он ни выглядел, едва ли и королева стерпит такое.
Я всегда считала, что поступила разумно, подождав год, прежде чем снова выйти замуж, и из-за слухов, сопровождавших смерть Лейстера, и из-за того, что мой новый муж был почти на двадцать лет меня моложе. Зато следующий год был очень счастливым для меня.
Наша семья всегда была дружной. Одним из лучших качеств Лейстера была его преданность своим близким, а поскольку мои дети были в наилучших отношениях со своим первым отчимом, они с доверием приняли и второго.
Моей любимицей была дочь Пенелопа. Она была немножко интриганкой, как и я сама. Однако в случае неудачи она никогда не падала духом и постоянно искала новых приключений. Я знала, конечно, что ее жизнь не была такой спокойной, как казалось на первый взгляд. Она жила вполне добропорядочно в Лейсе в графстве Эссекс или в Лондоне во дворце лорда Рича. Ее считали образцом добродетельной матери, целиком посвятившей себя своему семейству. У нее было пятеро детей: три сына – Ричард, Генри и Чарльз, и две дочери: Леттис (названная в мою честь) и Пенелопа (названная в честь своей матери). Но когда она оказалась при дворе, то у нее зародилось множество честолюбивых планов.
Она была огорчена, что королева не приглашает меня ко двору, и уверяла, что Эссекс не упустит возможности восстановить мое прежнее положение.
– Но если этого не смог сделать Лейстер, почему ты думаешь, что Эссекс сможет? – спросила я.
– Ах, – засмеялась Пенелопа. – Откуда ты знаешь, что Лейстер так уж старался это сделать?
Я согласилась, что Лейстеру представлялось весьма нелегким делом защищать перед королевой интересы своей жены, которая и подверглась остракизму именно за то, что стала его женой.
Мои дети часто бывали во дворце Лейстера – две дочери, сын Уолтер, чаще всех – Эссекс. Он очень подружился с Чарльзом Блаунтом, с которым они когда-то дрались на дуэли из-за шахматной королевы, и Чарльз, который был к тому же старшим братом моего мужа, почти стал членом нашей семьи. Частой гостьей у нас была и Френсис Сидни. Разговоры за нашим столом кипели весьма активно, а зачастую были прямо-таки сумасбродными. Я не останавливала их, потому что это напомнило бы им о моем возрасте, ведь они все были значительно моложе меня, хотя временами меня охватывало беспокойство о том, что подумала бы королева, если бы могла услышать эти речи. Наиболее безрассуден в спорах был Эссекс, уверенность которого в своем влиянии на королеву все более и более возрастала. Чарльз Блаунт то и дело останавливал его и предупреждал, чтобы тот был осторожнее, но Эссекс только смеялся над ним.