Он грустно посмотрел на меня и вдруг закричал:
– Она упряма, эта старуха! – Я была напугана, что его услышат слуги. – Она сказала, что обещала принять тебя – и приняла, но это все.
– Но она не может так поступить! – ошарашенная, сказала я.
– Она говорит, что ничего не изменилось. Она не желает видеть тебя при дворе. Ей нечего тебе сказать. Ты показала себя ее врагом.
Итак, я опять находилась в прежнем положении. Краткая встреча ничего не дала. Я воображала, как она смеется, комментируя нашу встречу.
Волчица думала, что она вернется ко двору, не так ли? Ха! Ей придется изменить свое мнение…
Затем, наверное, она глядела на себя в зеркало и видела не старую женщину, какой она была, а молодую, только что взошедшую на трон, во всем великолепии ее молодости, и рядом с ней ее милый Робин, с которым никто не сможет сравниться.
Затем, чтобы пролить бальзам на свои раны, которые он нанес ей, женившись на мне, она засмеется над моим унижением и разочарованием: она вызвала во мне надежды, она их и уничтожила, чтобы добавить унижения своему врагу.
Теперь я приближаюсь к тем своим воспоминаниям, которые положили начало трагедии моей жизни. Я полагаю, ужасная сцена между Эссексом и королевой была началом его конца. Я уверена, что она не смогла простить ему это, даже более, чем не могла простить мне брака с Лейстером. Она была преданна своим друзьям, и одинаково преданна врагам: она помнила эпизоды проявления дружбы и вновь и вновь вознаграждала друзей, но она никогда не забывала и факта неверности.
Я знаю: во всем виноват Эссекс. Он пошел на провокацию. Его близкий друг, граф Саутгэмптон, был в то время в немилости. Элизабет Верной, одна из горничных и племянница моего первого мужа Уолтера Деверо, стала любовницей Саутгэмптона, и Эссекс помог им тайно обвенчаться. Когда королева узнала и потребовала Эссекса к себе, он дерзко заявил, что не видит причины, почему мужчина и женщина не могут пожениться, если они желают того, и по-прежнему служить королеве. Это ей не понравилось.
Тем временем Елизавета пыталась заключить мирный договор с Испанией. Ее ненависть к войне была так же сильна, как и прежде, и она часто говорила, что войны следует развязывать лишь в случаях крайней необходимости (как тогда, когда Армада подошла к английским берегам), а в иных ситуациях следует предпринимать все, чтобы избежать войны.
Эссекс не разделял этого взгляда и собирался положить конец мирным переговорам. Он победил в дебатах на Совете, к огорчению лорда Берли и Роберта Сесила.
Эссекс собирался бороться против врагов с такой яростной энергией, которая была типична для него. Мой брат Уильям, который после смерти отца унаследовал его титул, пытался отговорить Эссекса от его безрассудства. Кристофер слепо восхищался Эссексом и, хотя я была рада согласию между ними, я предпочла бы, чтобы Кристофер противостоял сыну. Маунтджой предупредил его, затем Фрэнсис Бэкон, но в своей упрямой манере Эссекс никого не слушал. Королева не одобрила замысла Эссекса.
Был душный июльский день, когда дебаты кончились, и я поняла, что роковой шаг был сделан: Эссекс оскорбил достоинство королевы и, в конечном счете, ее личность.
Ирландия была, как всегда, в центре внимания, и королева собиралась послать туда делегацию палаты лордов.
Она сказала, что доверяет сэру Уильяму Ноллису. Он был ее родственником, и она могла положиться на его верность.
Его отец верой и правдой служил ей, поэтому она надеялась и на службу сына.
Эссекс вдруг закричал:
– Это неверная кандидатура. Подходящая кандидатура – Джордж Карью.
Карью принимал участие в экспедициях в Кадиз и на Адзоры. Он был в Ирландии и знал, каково там положение дел.
– Я предлагаю Уильяма Ноллиса, – настаивала королева.
– Вы ошибаетесь, Мадам, – возразил Эссекс. – Мой дядя не подходит. Карью – нужный человек.
Никто и никогда не разговаривал с королевой в подобной манере. Если министры были не согласны с ней, ее мягко уговаривали: Берли, Сесил и другие были искусны в этом.
Но сказать: «Мадам, вы ошибаетесь», – такого не смел никто.
Когда королева жестом показала, что предложения этого неразумного молодого человека не должны браться в расчет, Эссекса охватил гнев. Она публично оскорбила его, она сказала, что он не должен приниматься всерьез. Пыл возобладал над разумом. Он повернулся к королеве спиной.
Она бы приняла его взрыв эмоций, за что она бы его пожурила позже и простила, но это было уже безграничное оскорбление королевы. Она прыгнула на него и надрала ему уши. Затем сказала, что его стоит повесить.
Эссекс, слепой в ярости, взялся за эфес шпаги и вытащил бы ее, если бы не был немедленно схвачен. Когда его выводили, он кричал, что не потерпел бы такого оскорбления от самого Генри VIII. Никто и никогда не видел такой сцены между монархом и подданным.
Пенелопа, узнав об этом, поспешила ко мне. Мой брат Уильям вскоре тоже присоединился к нам.
Уильям был того мнения, что это – конец Эссекса, однако Пенелопа возражала.
– Она слишком любит его. Она простит. Куда он делся?
– Он поехал в деревню, – подсказал Кристофер.
– Ему стоит там оставаться, пока все не забудется, – сказал Уильям.
Я была всерьез встревожена и не представляла, чтобы такое оскорбление было прощено. Повернуться спиной к королеве – уже было непростительно, но вытащить шпагу – это могло расцениваться как измена. У него было много врагов.
Мы все сидели в горе, и не знаю, верила ли сама Пенелопа в свои успокоительные слова.
Все только и говорили, что о происшествии с Эссексом, пока не случилось событие большей важности. Лорд Берли, семидесяти восьми лет, умирал. Я слышала, что он позвал своих детей, благословил их и королеву и передал свое завещание стюарду. Затем он тихо отошел.
Когда об этом сказали королеве, она была безутешна. Она пошла в кабинет и плакала там, потом вспоминали, что ее глаза были в слезах. Ничья смерть со времени Лейстера не производила на нее столь сильного впечатления.
Он умер в своем доме в Стрэнде, тело его было отпето в Вестминстерском Аббатстве, а захоронено в Стэмфорд Бэрон. Приехал на похороны мрачный Эссекс, и все отметили, что он был в большом трауре. После он прибыл во дворец Лейстера, и мой брат Уильям был там с Кристофером и Маунтджоем.
Уильям сказал:
– Самое время тебе пойти к королеве и утешить ее. Она сломлена горем.
– Она злится на меня, – сказал Эссекс, – но и я – на нее.
Я вмешалась:
– Она оскорбила и меня, но если бы она завтра вызвала меня к себе, я бы с восторгом поехала. Молю, не будь глупцом, сын. Не стоит говорить о личных обидах, когда имеешь дело с монархом.
– Чем долее ты не являешься, тем жестче она будет с тобой, – предупредил Маунтджой.