— Ну? — спросил Генрих. — О чем задумался? Я говорю тебе, что хочу жениться на Коризанде, как только избавлюсь от Марго. А ты хмуришься, мой друг. Думаешь, неблагоразумно разводиться с дочерью короля ради женщины, в жилах которой нет королевской крови. Да ведь в прошлом принцы женились на женщинах менее знатных, чем сами, и бывали очень счастливы. Темпераментному человеку не стоит жениться на той, к кому он не испытывает страсти.
— Возможно, сир, — заговорил после долгого молчания Обинье, — что принцы, о которых вы говорите, прочно сидели на троне. Вы, к сожалению, нет. Мы постоянно воюем. Вы не только король Наварры, вы еще наследник французского трона и защитник церкви. На вас лежит громадная ответственность.
— Тем нужнее мне жена, которая будет помощницей, а не помехой. Когда эта война кончится, я женюсь на Коризанде.
— Сир, выслушаете вы мой совет?
— Я всегда прислушиваюсь к твоим советам, хотя зачастую не могу следовать им.
— Женитесь себе на графине де Грамон, если появится такая возможность, только спешить с этим не нужно. Вы оба молоды. Будете действовать осмотрительно, через два года ваше положение окрепнет. И если к тому времени желание взять ее в жены не пройдет — женитесь. Тогда я буду всецело на вашей стороне.
Генрих несколько секунд не произносил ни слова; потом крепко пожал руку человека, которому доверял больше, чем кому бы то ни было.
— Вот тебе моя рука. Но через два года я женюсь на Коризанде.
Генрих отправился к Конде, тот присоединился к нему для сражения с надвигающейся армией.
— Да, кузен, — сказал Генрих, — много воды утекло с тех пор, как моя мать представила нас гугенотам и пообещала, что мы будем их вождями.
Конде кивнул. За прошедшие годы он очень изменился. Жену, Марию Клевскую, у него отняли — сперва нынешний король Франции, а потом смерть. Он женился снова, на Шарлотте де Тремойль, и этот брак оказался не счастливее первого, ходили слухи, что Шарлотта готова обмануть мужа с любым приглянувшимся мужчиной и способна пригласить в постель даже слугу.
— Однако, — продолжал Генрих, — мы снова вместе, как хотелось бы моей матери, и на нас вновь движутся войска католиков. Кузен, ты выглядишь уныло. Боишься, наши враги одержат победу?
— Нет, лицом в грязь мы не ударим. Я думаю — хорошо б я не отрекался от веры, оставался… как хотела твоя мать.
— Чепуха. Мессу мы приняли ради сохранения жизни. Перестань сокрушаться. Нет смысла оглядываться. Никакие сожаления не изменят прошлого; но я верю, что будущее мы сможем устраивать по собственному желанию. Давай думать о нем. Будущее! Мы выиграем эту войну, и я через два года женюсь на Коризанде.
— Кузен, ты неуемный волокита. Можно подумать, будто ты еще не влюблялся, однако ручаюсь — тебе не вспомнить, сколько у твоей любовницы было предшественниц.
— Я же назад не оглядываюсь. Другие были… другими. Эту я буду любить до конца жизни. Можешь улыбаться, но это правда. Вот увидишь.
— Увидим, — отозвался Конде.
Ни разу еще Наваррский не рвался так в бой. Когда он садился в седло, Коризанда стояла рядом. Увидя в ее глазах любовь и гордость, Генрих решил быть достойным их. Война между католиками и протестантами длилась с перерывами двадцать пять лет, он устал от нее; и в тот миг решил, что постарается навсегда положить конец гражданской войне; что если взойдет когда-нибудь на французский трон, то поставит себе главной целью принести стране мир.
Генрих ехал впереди, с обеих сторон его сопровождали кузены: по одну — принц Конде, по другую — граф де Суассон, влюбленный в сестру Генриха, Екатерину, и мечтающий жениться на ней.
— У нас, — сказал Генрих, — борьба между домом Бурбонов с одной стороны, домами Валуа и Гизов, с другой. Поэтому я рад, что меня поддерживают родственники.
Возле Кутра, там, где две реки, Иль и Дронна, сливаются в Жиронду, Наваррский решил дать сражение.
И взволнованно обратился к солдатам.
— Друзья мои, — крикнул он, — я знаю, вы покроете себя доблестью, ни за что не уступите смазливому учителю танцев и его любимчикам. Победа будет за нами. Вижу это по тому, как вы рветесь в бой. Но не будем забывать, что участь наша в руках Всевышнего. Помолимся, дабы он помог нам.
И после этих слов запел псалом, голоса воинов твердо звучали в октябрьском воздухе: «Сей день сотворил Господь: возрадуемся и возвеселимся в оный!»
С верой в победу Генрих повел людей вперед. Жуайез не был трусом, но не был и ровней суровому беарнцу с его воинством. В разгар боя он погиб, и вскоре стало ясно, что победу одержал Наваррский.
Генрих ликовал. Это была крупнейшая победа гугенотов с начала гражданской войны. Он знал, что если мать видит его сейчас с неба, то довольна им. И простит ему сладострастие за победу, одержанную во имя Дела, как простила историю с Флереттой, когда хотела сделать его воином и мужчиной.
Врагов полегло три тысячи, гугенотов — двадцать пять человек. После этого французский король уже не станет превращать своих утонченных любимчиков в генералов.
У противника оказалось отбито двадцать девять знамен и флагов, Генриху очень хотелось сложить их к ногам Коризанды.
Когда принесли тело Жуайеза, он печально поглядел на него. Бедный красавчик — как изменился он после смерти!
— Похороните его достойно, — распорядился Генрих. — Не будем глумиться над мертвыми.
Друзья убеждали Генриха развивать успех, преследовать бегущую армию; но после одержанной победы он невольно думал, как обрадуется Коризанда вражеским знаменам и флагам.
Боевой пыл его улетучился. Генрих всегда считал, что лучше предаваться любви, чем войне.
— Возвращаемся в Наварру! — воскликнул он. И во главе армии-победительницы поехал к Коризанде.
Обинье сокрушался безрассудству своего повелителя. Поле боя не покидают ради любовницы. Генрих должен признать, что поступил неразумно, поскольку Гиз, не идущий с Жуайезом ни в какое сравнение, выиграл оттого, что он не развил успех и не закрепил победу.
Но Генрих был очень счастлив с Коризандой. И сомневался, что эта война могла иметь решающее значение. Он вспоминал те дни, когда мать его мужественно встала во главе войск. К чему привели те сражения и кровопролития? Когда придет время действовать, он будет готов; когда понадобится сражаться за корону Франции, он не уклонится от боя. Но король Франции пока жив и еще не старик.
Не вредно было в ходе этой войны отвести несколько дней на отдых, восстановить силы в обществе хорошеньких женщин вместе с друзьями. После этого они смогут сражаться еще лучше.
Конде Генриху пришлось уговаривать; Суассон не имел ничего против отдыха, ему так же хотелось оказаться в обществе принцессы Екатерины, как Генриху — Коризанды.
Бедняга Конде был лишен такого утешения. Шарлотта де Тремойль оказалась сущей потаскухой; поговаривали, что она влюбилась в одного из своих пажей, красавца гасконца, и забеременела от него.