– Ох уж этот народ! – с презрением воскликнул король.
– Они скажут, что их король обещал по-дружески посодействовать этому романтичному молодому человеку.
– Король не может оставаться другом во всех ситуациях.
– Но это как раз такая ситуация, ваше величество.
Людовик удивлялся, почему он так долго позволял Морепа водить его за нос. Ответ он знал: просто этот человек его забавлял. Он или слишком легкомысленно относился к собственному будущему, или, возможно, был слишком в нем уверен, но всегда говорил то, что думал. Несомненно, именно поэтому король предпочитал общество графа обществу большинства своих придворных.
– Если принц не согласится уехать по собственному желанию, его нужно арестовать и выслать из страны, – резко возразил Людовик.
– Будет скандал, ваше величество. Народ может попытаться предотвратить арест.
Людовик содрогнулся. Он представил себе, как из проблемы, которая в общем-то и гроша ломаного не стоит, может разгореться очень неприятный инцидент. Чарльз-Эдвард, странствующий изгнанник, не является важной персоной. Казалось абсурдным, что принц создает такие неприятности королю и угрожает миру.
– Поэтому я и хочу, чтобы этим вопросом занялись вы. Отправляйтесь к принцу. Предупредите его, что он должен немедленно покинуть Париж. Скажите ему, что если он не подчинится, то сегодня же ночью его арестуют. Подчеркните, что уже слишком долго ждем и не собираемся ждать и дальше. Он должен уехать до наступления темноты.
Морепа поклонился.
Морепа в компании герцога де Гевре отправился к Чарльзу-Эдварду в дом, который тот снимал в Париже. Чарльз-Эдвард принял гостей с тем дружелюбием, которое принц демонстрировал всем.
– Как приятно, – заявил он. – Добро пожаловать в дом изгнанника.
– Сэр, – обратился Морепа, – прежде чем ваше высочество окажет нам ваше искреннее гостеприимство, прошу выслушать то, с чем мы пришли, поскольку после того, как вы узнаете то, что мы должны вам сказать, вы, возможно, умерите свое гостеприимство или вообще его нам не окажете.
– Звучит зловеще, – ответил Чарльз-Эдвард.
– Нам очень жаль, что эту новость должны доставить именно мы, – пробормотал де Гевре.
– Ближе к делу, – продолжил Морепа. – Мы пришли по велению его величества. Он просит вас покинуть Париж до наступления темноты. Если вы подчинитесь, то его величество будет продолжать платить вам жалованье.
Чарльз-Эдвард посмотрел на посланников с презрением.
– Так король Франции чтит свои обещания? – спросил он.
– Так он чтит обещания, данные им королю Англии, – ответил Морепа.
– Я не готов обсуждать мое будущее с министрами короля, – возразил Чарльз-Эдвард. – Если король хочет отказаться от данного мне обещания, то скажет мне об этом лично.
– Его величество хочет, чтобы ваш отъезд был максимально приятным.
– И поэтому он просит своих слуг приказать мне убраться, да? – закричал Чарльз-Эдвард. Его лицо заливала краска.
– Сэр, будет разумно с вашей стороны уехать до темноты.
– Невозможно, – надменно вскричал Чарльз-Эдвард. – Я собираюсь пойти в оперу.
Последующий вечер в опере стал торжественным государственным событием. Прибыл красавец Чарльз Эдвард, одетый в плащ красного бархата и камзол из золотой парчи. На нем был не только орден Святого Андрея, но и орден Святого Георга, и, когда принц грациозно вошел в театр, излучая очарование, присутствующие встали, чтобы поприветствовать его. Чарльз ликовал. Сейчас он пользовался большей популярностью, чем до его поражения на Куллоденских болотах. Недовольство народа миром и королем лишь усилило популярность Чарльза, и это молодому принцу было лишь на руку.
Вдруг по оперному театру прокатился взрыв приветственных возгласов. Это было даже больше, чем ожидал принц. Это значило, что если король и его круг выступают против его присутствия в Париже, то народ был явно за то, чтобы он остался.
Какое удовольствие было видеть в одной из лож посла Георга со свитой! Они выглядели глупо, недоуменно пожирая глазами Чарльза-Эдварда.
Принц занял свое место, и представление началось.
Чарльз был в таком восторге от того, как его приветствовали, что не почувствовал, какая напряженная атмосфера царила вокруг. Люди шептались друг с другом, так как в оперный театр просочилось известие о том, что здание окружено сотней солдат и их отряды стоят возле всех дверей и что покинуть театр без разрешения невозможно.
Чарльз-Эдвард, не зная о том, что происходит, вышел из театра и уже подходил к своей карете, когда путь ему преградил начальник охраны.
– Вы хотите поговорить со мной? – высокомерно спросил принц.
– У меня ордер от его величества на ваш арест, – был ответ.
Принц беспомощно огляделся, и тут же к начальнику присоединились и другие солдаты.
– Прошу ваше высочество отдать мне вашу шпагу.
Лицо принца озарилось гневом, но он поймал предостерегающие взгляды шотландцев, с которыми он ходил в театр. Мгновение Чарльз раздумывал, но тут же понял, что толпа вряд ли спасет его.
Он отстегнул свою шпагу и вручил ее начальнику охраны.
– Это ужасно, – возмутился принц. – Мне во Франции было предоставлено убежище. Если бы у меня был хотя бы клочок земли, я бы без раздумий разделил его со своими друзьями. Франция еще устыдится этого своего поступка.
– Прошу ваше высочество сесть в карету. Руки и ноги принца связали шелковым шнуром, и карета помчалась.
Люди, стоявшие на улице, обсуждали увиденное.
– Какой милый принц, – говорили они. – Нам будет недоставать его в Париже. Как жаль. Почему его выгоняют? О, ответ прост. Потому что Георг говорит, что мы не должны развлекать принца в Париже. Георг? А вы не знали? Этой страной правит не Людовик. Он уступил место королю Георгу. И все потому, что мы выиграли войну. Это записано в мирном соглашении.
Людовик послал за Анной-Генриеттой и, когда она пришла, нежно ее обнял.
– Думаю, моя дорогая, – сказал он, – тебе будет интересно посмотреть вот на это. – Людовик дал дочери письмо от Чарльза-Эдварда.
«Месье, брат и кузен.
Я чувствовал себя очень неуютно из-за того, что не мог общаться с вами напрямую и что у меня не было возможности выразить мое искреннее сожаление вашим министрам. Надеюсь, что вы никогда не усомнитесь в моей любви к вам, и, если вы желаете, чтобы я покинул Францию, я готов уехать немедленно…»
Анна-Генриетта не подняла глаз на отца. Она продолжала смотреть на письмо.
Это был конец всем ее надеждам. Она пришла к тому же самому горестному выводу, что однажды уже сделала.