— Его святейшество переделает. Именно потому он и послал за вами.
Санчия лукаво улыбнулась:
— Насколько я знаю, его святейшество пригласил меня в Рим вовсе не за тем, чтобы меня перевоспитывать.
Лойселла сделала вид, что не слушает, закрыв уши руками, потому что не желает слышать подобное богохульство. Но Санчия только посмеялась и заставила Франческу принести ожерелье из золота и рубинов, которое подарил ей ее последний возлюбленный.
Она вскочила на ноги и прошлась перед ними, надев ожерелье.
— Он сказал, что только самые изысканные драгоценности достойны украшать это совершенное тело.
Она состроила гримасу и взглянула на ожерелье.
— Надеюсь, оно достаточно красиво.
— Работа необыкновенно изысканная, — воскликнула Франческа, внимательно рассмотрев украшение.
— Можешь померить, — предложила Санчия. — И ты тоже. Да, — продолжала она, — прошлая ночь была чудесна. Следующая, возможно, будет волнительной, а может, вовсе нет. Мы отправимся в путешествие, во время которого нас ожидают открытия, что приводит меня в восторг. Вторая ночь подобна морю, которое уже однажды переплывал. Нет прежних неожиданностей, нет прежних открытий. Как я сожалею, что меня не было в Неаполе, когда французы захватили город!
Франческа сделала вид, будто эти слова повергли ее в трепет.
— Об этом такое рассказывают… Вам не удалось бы укрыться от них. Они бы не остановились ни перед чем.
— Это бы было просто захватывающе интересно! Говорят, французы великолепные любовники, такие любезные и обходительные. Только подумать, пока мы торчали на этом унылом острове, в Неаполе происходили такие волнующие вещи!
— Может, вражеские солдаты внушили бы вам отвращение, — предположила Бернандина. — Одна женщина, которую преследовали эти мерзавцы, покончила с собой, выбросившись из окна собственного дома.
— Я найду более подходящее место для отдыха, чем плиты двора, — ответила Санчия. — О да, я хотела бы встретить галантных французов. Я очень сердилась, когда мы поспешно отправлялись в изгнание. Теперь из-за этого мне приходится иметь так много любовников. Нужно наверстывать упущенное. Понимаете?
— Наша госпожа наверстывает упущенное с похвальной скоростью, — проворчала Лойселла.
— По крайней мере, — сказала Санчия, — слухи не солгали. Его святейшество пишет моему отцу, что он обеспокоен дошедшими до него известиями о моем поведении.
— Мадонна… Санчия, будьте осторожны! Будьте осторожны, когда доберетесь до Рима.
— Осторожничать? Лучше я займусь Чезаре.
— Я о нем много слышала, — заметила Лойселла.
— Много странного, — вставила Франческа.
— Говорят, — продолжала Лойсеяла, — что когда ему понравится женщина и он скажет ей: пошли со мной, — она не смеет ослушаться. Иначе ее возьмут силой и накажут за то, что не подчинилась кардиналу.
— Я слышала, что он рыщет по улицам, — добавила Бернандина, — высматривая подходящие жертвы, чтобы пополнить свой гарем. Что тот, кто встанет на его пути, загадочно умрет, никто не знает как.
Санчия захлопала в ладоши, откинула назад пышные черные волосы и рассмеялась.
— Судя по слухам, это самый волнующий мужчина, которого можно встретить. Я мечтаю скорее лично познакомиться с ним.
— Будьте осторожны, Санчия, — взмолилась Бернандина. — Будьте осторожны, когда познакомитесь с Чезаре Борджиа.
— Осторожность я оставляю вам, — с улыбкой проговорила Санчия. — Очень вас прошу занять чем-нибудь моего маленького Гоффредо Я не хочу, чтобы он заходил в мою спальню, когда я буду развлекать гостей. Это будет плохо влиять на его нравственность, Девушки весело засмеялись.
— Милый Гоффредо. Он такой хорошенький, такой наивный. Так и хочется его приласкать, заявила Франческа.
— Можешь ласкать его сколько душе угодно, — разрешила Санчия, — Но умоляю тебя, не пускай его в мою спальню. А где он сейчас? Пусть придет и расскажет нам о своем брате. В конце концов, он знает о Чезаре Борджиа больше, чем любая из нас.
Девушки помогли Санчии одеться, и к приходу Гоффредо она возлежала на подушках.
Гоффредо был очень хорош собой и выглядел моложе своих четырнадцати лет.
Он подбежал к кровати и склонился перед женой. Она протянула руку, коснулась его прекрасных каштановых с медным оттенком волос. Его глаза, окаймленные длинными ресницами, смотрели на Санчию с обожанием. Он знал, что женился на самой, как говорили, прекрасной женщине Италии. Он слышал, что ее красоту сравнивали с красотой его сестры Лукреции и возлюбленной его отца Джулии; большинство тех, кто видел всех троих, заявляли, что Санчия по красоте не уступает остальным, но обладает помимо всего еще чем-то — в ней таилась какая-то колдовская сила, делавшая ее единственной и неповторимой. Она отличалась ненасытной сексуальностью; она раздавала обещания неземного блаженства любому представителю противоположного пола, который оказывался с ней рядом. Таким образом, хотя все восхищались золотоволосой Лукрецией и прелестной Джулией, красота смуглой Санчии вызывала больше чем восхищение; ее никогда нельзя было забыть.
— А чем занимался мой маленький муж сегодня? — поинтересовалась Санчия.
Он поднял лицо, чтобы поцеловать твердый белый подбородок.
— Я катался верхом, — ответил мальчик. — Какое чудесное ожерелье!
— Мне его подарили сегодня ночью.
— Ночью я не видел тебя. Лойселла сказала, чтобы я не беспокоил тебя.
— Нехорошая Лойселла, — поддела она.
— У тебя был любовник, — констатировал Гоффредо. — Он доставил тебе удовольствие?
Она рассеянно поцеловала его, думая о том, с кем провела последнюю ночь.
— Я знавала и похуже, и получше, — вынесла она приговор.
Гоффредо засмеялся и слегка приподнял плечи, как ребенок от удовольствия. Он повернулся к Лойселле и сказал:
— У моей жены любовников больше, чем у любой женщины в Неаполе, не считая куртизанок, конечно. Но ведь их нельзя учитывать, правда?
— Конечно, нельзя, — подтвердила Франческа.
— Теперь, — попросила Санчия, — расскажи нам о своем брате. Расскажи нам о знаменитом Чезаре Борджиа.
— Вам никогда не приходилось знать такого человека, как мой брат Чезаре.
— Все, что нам доводилось о нем слышать, заставляет нас верить в это, — откликнулась Санчия.
— Мой отец любит его, — похвастался Гоффредо, — и ни одна женщина ни разу не сказала ему нет.
— Мы слышали, что та, которая скажет нет, будет за это наказана, — заметила Лойселла. — Как это может быть, если никто ему не отказывает?
— Потому что они знают, что тогда их ожидает наказание. Они боятся сказать нет. Так вот и говорят не нет, а да… да… да.