Она чувствовала смутную тревогу. У нее не было ни малейшего желания ехать встречать свою золовку, но отец настаивал:
— Ты обязательно, дорогая моя, должна встретить ее. Это знак уважения жене твоего брата. А как чудесно вы будете смотреться вместе — она со своими служанками, ты со своими. Вы, без сомнения, самые красивые создания на свете.
— Я слышала, что самой красивой называют ее. Ты тоже думаешь, что она затмит меня своей красотой?
Папа нежно коснулся щеки дочери и произнес:
— Невозможно! Невозможно!
Но глаза его так блестели, что она поняла — он думает больше о Санчии, нежели о ней. Она уже наблюдала раньше, как в нем разгоралась страсть к Джулии.
Лукреции хотелось топнуть ногой, закричать ему:
— Поезжай и сам встречай ее, ведь это ты так ждешь ее приезда!
Но она, оставаясь сама собой, только склонила голову, стремясь скрыть свои чувства.
И вот она одевается «, готовясь ехать встречать Санчию.
Вот служанки накидывают ей на голову зеленое с золотом платье… Вокруг слышится вздох восхищения.
— Никогда, никогда прежде вы не выглядели так изумительно! — сказали ей.
— Да, да, конечно, среди вас, одетых без всякой роскоши. Но как я буду выглядеть, когда мы встретимся с женой брата? А что если она одета лучше меня? Как тогда я буду выглядеть, ведь говорят, что она самая красивая женщина в Италии, а значит, и в мире?
— Как это может быть, если этот титул принадлежит вам, мадонна Лукреция?
Девушка постаралась успокоиться; в самом деле, увидев себя в зеленом платье, под вуалью, которая так шла ей, взглянув на свои блестящие золотистые волосы, она осталась довольна собой. Ни у кого, кроме Джулии, не было таких волос, как у нее, а Джулия сейчас не пользовалась благосклонностью папы.
Ее свита, которую она сама подбирала, уже готова. Это двенадцать девушек в красивых платьях — красивые платья, а не красивые девушки: она не хотела иметь слишком много соперниц. Ее пажи были одеты в мантии из красной и золотой парчи.
Лукреции казалось, что она едет встречать не жену своего брата, а просто соперницу. Она знала, что пока будет бормотать слова приветствия, сможет думать только об одном: кто же из нас красивее — она или я? Собираются ли мои отец и брат отдать все внимание ей, забыв о Лукреции?
Под лучами майского солнца ее ожидали представители кардиналов, все в роскошном облачении, сверкавшем в ярком свете дня; прибыли послы, несла караул дворцовая стража.
Народ закричал от восторга, увидев появившуюся Лукрецию в сопровождении девушек. Она, бесспорно, выглядела очаровательно, ее волосы ниспадали из-под украшенной перьями шляпки, зеленая с золотом парча переливалась драгоценностями. Но когда они добрались до въезда в город и Лукреция увидела ту, которая вызывала у нее такую сильную ревность, то поняла: Санчия — грозная соперница.
Окруженная свитой, которая сопровождала ее как принцессу Сквиласскую — конюшие, женщины и мужчины, рабы и шуты, — она красовалась рядом с Гоффредо.
Одного мимолетного взгляда Лукреции было достаточно, чтобы понять, что хотя Гоффредо немного вырос и возмужал, он по-прежнему еще ребенок. Люди, должно быть, восхищаются его чистым взглядом прекрасных глаз и его чудесными каштановыми волосами, но взоры всех притягивала женщина, находившаяся рядом с ним.
Этой женщиной была Санчия, одетая по торжественному случаю в черное, — Гоффредо тоже был в черном, — чтобы напомнить всем о своем испанском происхождении. Платье Санчии было щедро украшено вышивкой, рукава сильно расширялись книзу; на плечи ниспадали иссиня-черные волосы, а ярко-голубые глаза чудесно контрастировали с ними.
И вдруг зеленое платье Лукреции стало казаться слишком детским — достаточно милым, но лишенным элегантности черного расшитого испанского платья.
Брови Санчии были немножко выщипаны по моде, но оставались в меру густыми, лицо сильно покрывала косметика; из толпы доносились замечания, что она выглядит значительно старше своих лет.
У нее были королевские и в то же время вызывающие манеры. Смотрела она на всех свысока, и все-таки в ее взгляде таилось обещание любому привлекательному молодому человеку, который встречался с ней глазами.
Лукреция повела поводья и оказалась впереди коня своего брата и Санчии, девушки обменялись приветствиями, достаточно трогательными, чтобы удовлетворить всех слышавших их.
После чего они развернули лошадей и направились к Ватикану.
— Я рада, что мы наконец познакомились, — сказала Санчия.
— Я тоже, — ответила Лукреция.
— Не сомневаюсь, что мы станем подругами.
— Это моя заветная мечта.
— Я давно хотела встретиться с членами моей новой семьи.
— Особенно с Чезаре, — заметил Гоффредо. — Санчия задавала мне бесконечные вопросы о нашем брате.
— Он тоже мечтает вас увидеть. Слухи о вас дошли до нас в Риме.
Останься она одна с Лукрецией, она бы рассмеялась. Но сейчас Санчии пришлось сказать:
— — Мы все тоже много слышали о вас. Какие у вас чудесные волосы, сестра.
— То же самое должна сказать о ваших.
— Никогда не видела таких золотых волос.
— Теперь будете видеть их часто. У многих римлянок есть парики, и они любят разгуливать в них по городу.
— В вашу честь, дорогая сестра.
— В большинстве своем это куртизанки.
— Красота — это их ремесло, они стараются походить на вас.
Лукреция слегка улыбнулась, но не смогла подавить в себе смутное ощущение тревоги, которое вызвала у нее эта молодая женщина.
Она не слышала шепота позади них.
— Мадонна Лукреция не хочет иметь рядом с собой соперницу.
— Да еще какую!
Александру не терпелось вместе с кардиналами поприветствовать процессию, как того требовал обычай. Из комнаты, окнами выходящей на площадь, которую молва называла первой красавицей Италии и которая так же свободно отдавала свою любовь мужчинам, как любая куртизанка.
И когда он увидел ее во главе процессии, а рядом с ней заметил золотую головку своей дочери — одна с иссиня-черными волосами, другая с золотыми, — он глаз не мог отвести от них, совершенно очарованный. Как прекрасны они обе! Какой контраст, чудесный контраст! Просто восхитительно!
Он должен спешить вниз, чтобы приветствовать их, когда они подъедут ко дворцу. Он дрожал от нетерпения, желая скорее обнять прелестное создание.
Стоя в окружении кардиналов, он испытывал чувство удовлетворения. Он получал удовольствие от всех церемоний, празднеств, которые постоянно видел в своей жизни; он любил жизнь; она могла предложить ему все, к чему он стремился и чего хотел, он был одним из малочисленных представителей рода человеческого, чьи желания мгновенно сбывались. Он был счастливым человеком, но никогда еще не чувствовал себя счастливее, чем в этот момент.