Ваноцца захотела броситься ему в ноги и молить его не оставлять их своим благосклонным присутствием. Ведь они не выдержат этого! Это все равно, что вдруг, в один миг, лишиться солнца! Но она знала, как он не любит сцен, и потому спокойно произнесла:
– У моих детей уже есть отец, лучший отец в мире. Другого отца я своим детям и не желала бы.
– Ты прекрасно это сказала! Прекрасно… Они мои дети, и я нежно их люблю. И никогда не забуду ту великую услугу, что ты оказала мне, даровав таких детей, моя драгоценная.
– Мой господин… – на глаза ей навернулись слезы, и она смахнула их украдкой – Родриго в это время упорно смотрел в небеса, до такой степени ему не хотелось видеть слез.
– Но это нехорошо по отношению к тебе, прекрасной и все еще молодой женщине! Ты живешь здесь, в этом доме, затворницей, и посещает тебя только дядя твоих детей.
– Мой господин, если я обидела вас невзначай, молю, скажите мне поскорей, в чем была моя ошибка!
– Ты не совершила никакой оплошности, дорогая моя Ваноцца. Просто я составил определенный план, чтобы облегчить тебе жизнь. Я не хочу, чтобы люди указывали на тебя пальцем и шептались: «Вон идет Ваноцца Катанеи, женщина, у которой есть дети, но нет мужа». Вот почему я подыскал для тебя супруга.
– Супруга? Но, мой господин…
Покровительственная улыбка Родриго заставила ее умолкнуть.
– В доме появилась еще одна малышка, ей всего полгода. И тебе, Ваноцца, надлежит обзавестись мужем.
Значит, это конец. Она все поняла: он бы ни за что не стал выдавать ее замуж, если бы она ему не наскучила.
Он угадал ее мысли. Нет, она ему не совсем надоела, он всегда будет чувствовать к ней привязанность и будет посещать ее дом, но, в основном, ради детей; что же касается любовных утех, то это правда – он предпочел бы предаваться им с более юными. И в том, что он говорил ей, тоже была определенная доля правды: он считал более разумным выдать ее замуж, чтобы про его малышей не говорили: вон идут дети куртизанки.
И потому он быстро добавил:
– Твой муж будет жить в этом доме и появляться с тобой на людях, на этом его супружеские обязанности кончаются.
– Что мой господин имеет в виду?
– Неужели ты полагаешь, что я допущу большее? Я – любовник ревнивый, Ваноцца. Разве ты этого до сих пор не поняла?
– Я знаю, что вы ревнивы, но только тогда, когда вы влюблены.
Он положил руки ей на плечи:
– Не бойся ничего, Ваноцца. Мы с тобой слишком долго были вместе, чтобы вот так расстаться. И я выбрал тебе в мужья очень спокойного человека. Он хороший человек, уважаемый, и он готов быть тем супругом, которому я только и могу тебя доверить.
Она поцеловала ему руку.
– И ваше высокопреосвященство по-прежнему будет нас время от времени навещать?
– Как всегда, моя милая, как всегда. А сейчас иди и познакомься с Джорджо ди Кроче. Ты сама убедишься, какой это мягкий человек, уверяю, с ним у тебя не будет никаких трудностей.
Она последовала за ним в дом, размышляя по дороге, за какую же мзду этот человек согласился на ней жениться. Догадаться было нетрудно: вряд ли бы в Риме сыскался мужчина, отказавшийся жениться на женщине, которую выбрал для него самый влиятельный из кардиналов.
Ваноцца чувствовала Себя очень неловко. Можно подумать, что она рабыня, которую запросто можно продать или купить! И она твердо решила держать Джорджо ди Кроче на подобающем ему месте.
Он ждал ее в комнате, выходившей окнами на площадь. Когда они вошли, он встал, и кардинал представил их друг другу.
Добрый, мягкий и робкий человек поцеловал ей руку. Она внимательно смотрела на него и заметила, как сверкнули его бледно-голубые глаза: добрый человек не остался равнодушен к ее прелестям.
Интересно, заметил ли кардинал этот взгляд? Если и заметил, то виду не подал.
Лукреция любила сидеть на лоджии и смотреть, как сновали по площади люди. Отсюда, из материнского дома, открывался прекрасный вид на город семи холмов, и больше всего ей нравилось украдкой пробираться на лоджию и наблюдать за пешеходами, направлявшимися к мосту Святого Анжело. Трусили на белых мулах кардиналы, и серебряная упряжь сверкала на солнце; проходили дамы и мужчины в масках; проносили носилки с наглухо зашторенными окнами.
Широко раскрытыми от любопытства глазками Лукреция пыталась подглядывать в щелки между шторами, ее пухлые пальчики крепко цеплялись за столбики перил.
Ей было два года, но из-за того, что росла она со старшими братьями, соображала она куда живее, чем другие дети ее возраста. Няньки обожали ее, потому что, хотя она внешне очень походила на братьев, характер ее отличался разительно. Лукреция была незлопамятным ребенком – когда ее бранили, она с серьезным видом все выслушивала, но потом не держала зла на того, кто ее упрекал. Братья ее имели натуру буйную и создавали в детской немало бурь, и потому няньки считали Лукрецию солнышком, Божьим благословением.
Она была очень хорошенькой, и няньки любили расчесывать и заплетать ее длинные шелковистые волосы, такого редкого для Рима цвета – золотистого. В свои два года Лукреция – как и ее братья, она в развитии опережала других детей – уже прекрасно сознавала силу своего обаяния, но воспринимала это свое качество спокойно, как воспринимала вообще многое.
Сегодня в доме царила суматоха, явно происходило что-то необычное, важное – Лукреция видела, что слуги и горничные перешептываются, что в доме появились незнакомые женщины. Она понимала, что это каким-то образом связано с матерью, потому что ее целый день к ней не пускали. Лукреция, улыбаясь, смотрела на площадь – когда-нибудь она узнает, что происходит, неважно, она может подождать.
К ней подошел Джованни. Ему уже было шесть лет – красивый мальчик с рыжеватыми, как у матери, волосами.
Лукреция улыбнулась и ему и протянула ручонку – она уже понимала, что братья любят ее и изо всех сил стремятся завоевать ответную любовь. Она была достаточно кокетливой, и мужское соперничество доставляло ей наслаждение.
– Кого ты тут разглядываешь? – спросил Джованни.
– Людей. Видишь вон ту толстую даму в маске?
Они оба посмеялись, потому что толстая дама шла вперевалочку, как утка.
– Скоро придет наш дядя. Ты ведь его поджидаешь, правда, Лукреция?
Лукреция с улыбкой кивнула. Она действительно всегда поджидала дядю Родриго. Когда он приходил, наступал праздник – он подхватывал ее, поднимал в воздух сильными руками, и так приятно было смотреть в его смеющееся лицо, чувствовать легкий запах духов, пропитавших его одеяние, разглядывать сверкающие кольца, украшавшие белые руки. Как замечательно было знать, что он любит ее – это даже приятнее, чем любовь братьев.