Вот при таком настроении народа 13 мая 1610 года, к удовольствию Марии Медичи, прошла ее коронация.
Вечером король пошел в Арсенал навестить обосновавшегося там Сюлли, который занемог и был не в силах присутствовать на церемонии.
– Ваше величество выглядит печальным, – заметил министр.
Генрих несколько секунд помолчал, а потом невесело усмехнулся:
– У меня странное предчувствие, Сюлли.
– Предчувствие, сир?
– Да, Сюлли, словно мне грозит какая-то опасность. Из-за этой несчастной коронации завтра будет столько церемоний. Я никогда их не любил.
– Но ваше величество дали согласие…
– Надо же было как-то заставить замолчать сварливую жену.
– Женщины всегда доставляли беспокойство вашему величеству, но я должен сказать, что это было по вашей собственной вине.
– Ты откровенен, как всегда, дружище. Что же, если они меня и беспокоили, то я был с ними счастлив. Женщины! Каким бы был без них мир? Я бы не хотел жить в мире, в котором меня не беспокоили бы и не делали счастливым женщины.
– Есть новости о Конде?
– Он все еще в Брюсселе.
– Испания рада досадить вашему величеству.
– Долго это не продлится, Сюлли. Господь нам поможет, скоро пределы нашей страны расширятся, Австрии может больше вообще не быть… – Король внезапно умолк и посмотрел прямо перед собой.
– Ваше величество?
– Предчувствие, Сюлли…
– Ваше величество никогда не были таким впечатлительным.
– Не был, дружище? Но сейчас мне почему-то трудно с этим справиться, Сюлли. Раньше я не раз оказывался лицом к лицу со смертью.
– Вы солдат, сир.
– Нет, я никогда не мечтал о сражениях. Ты помнишь?..
– Когда вы только стали королем, какой-то сумасшедший пытался вас убить.
– Это было не однажды, Сюлли. Восемь покушений.
– С тех пор люди изменили свое отношение к вам. Они поняли, что вы – величайший король Франции всех времен. Они помнят, какой была Франция до того, как вы надели корону, помнят о безумном Карле, о Варфоломеевской ночи, постыдных извращениях и экстравагантности Генриха III и радуются нынешнему королю.
– Как приятно с тобой беседовать, Сюлли, особенно когда ты меня хвалишь. В прошлом ты нечасто это делал.
– Я говорю то, что думаю, сир. Иначе моим словам не было бы никакой цены.
Генрих поднялся.
– Долгих лет жизни королю, – прочувствованно сказал Сюлли. – Пусть Франция еще многие годы благоденствует под его правлением.
Генрих хотел было что-то ответить, но повел плечами, улыбнулся и вышел.
Мария короновалась в Сен-Дени и готовилась к торжественному въезду в Париж.
Генрих наблюдал за ней с иронией. Он редко видел ее такой счастливой.
– Все готово, – улыбнулся он. – Парижане только и глядят, что на свою королеву.
Мария кивнула. Она была рада, что Генриетта перестала быть его фавориткой. Прелестная юная Шарлотта? Ну, эта очень далеко и не одна. Кроме того, ничего страшного, если он немного поразвлекается не на супружеской кровати. Мария получила желанную свободу, и это был один из самых счастливых дней ее жизни.
– Я поеду навещу Сюлли, – сказал король.
– Что, опять? Ваше величество были у него вчера.
– Он мой самый лучший министр и серьезно болен.
Генрих рассеянно поцеловал жену и покинул ее. Его ждала карета, рядом с ней стояли несколько стражников.
– Нет, – распорядился король, – не надо никаких церемоний.
Стражники поклонились и удалились, а с ним осталось только несколько друзей и слуг.
Генрих устроился в карете слева на заднем сиденье и дал знак своим друзьям Монбазону, де ла. Форсу, Эпернону, Лавардэну и Креки, чтобы они к нему присоединились.
– Куда едем, сир? – спросил кучер.
– В Круа-дю-Тируар, потом к храму Невинных Младенцев.
Карета помчалась вперед, но вдруг путь ей преградила повозка, скорость упала, и они ехали совсем рядом с выстроившимися вдоль дороги лавками.
Когда оказались около скобяной лавки, на подножку кареты неожиданно вскочил какой-то человек. В его руке был нож. Секунду Генрих IV и Франсуа Равальяк смотрели друг на друга. Потом Равальяк нанес королю один за другим два удара.
Король глубоко вздохнул и проговорил:
– Я ранен.
Раздались крики смятения и ярости. Один из конюших схватил Равальяка и едва не убил его на месте, но Эпернон велел ему этого не делать. Затем все обратили внимание на короля, потому что у него горлом шла кровь.
– Сир… сир… – забормотал Монбазон.
– Это… ничего, – промолвил король Франции. То были его последние слова, потому что довезти его до Лувра не удалось, он умер.
Вся Франция погрузилась в печаль. Не стало ее самого лучшего короля. Его место занял маленький мальчик, и все понимали, сколько несуразиц может таить регентство.
Но сначала людьми владело лишь горе; они вспоминали, как он ходил среди них, часто с шуткой на устах, всегда готовый к тому, чтобы к нему относились наравне со всеми. Французы любили его – и после смерти даже сильнее, чем при жизни, – потому что только смерть показала его истинную цену. Великий король, великий любовник, человек, у которого всегда была улыбка на губах и женщина в объятиях, готовый при необходимости обнажить меч и никогда не заботившийся о собственной славе. Он стоял за Францию, и Франция стояла за него.
Отмщение! Люди хотели жестокого наказания для того, кто посмел отнять у них их короля.
На суде выяснилось, что Франсуа Равальяк был религиозным фанатиком. Он заявил, что король не был настоящим католиком, а перешел в католичество ради мира. Разве не помнят все его знаменитые слова: «Париж стоит мессы»? Равальяк утверждал, что Господь повелел ему убить отступника, который презрел святую церковь. Убийца короля был осужден и умер ужасной смертью на Гревской площади.
Но Генриха IV забыть никто не мог, и по стране поползли слухи. Кто-то стоит за этим убийством. Кто? Может, это дело рук ревнивого Конде, жену которого стремился соблазнить король? А как насчет Генриетты д'Антраг, его бывшей любовницы, которая всем известна своей необузданностью? А Испания, чьи агенты шныряют повсюду? Король погиб как раз тогда, когда вынашивал планы лишить могущества Австрию и Испанию.
Для его убийства могло быть очень много причин. Религиозный фанатик сделал свое дело, но кто вложил в его руку нож?