Габриэла воспряла духом, забыв об унынии. Скоро родится ребенок, развод будет оформлен, она станет королевой Франции и до конца своих дней не будет разлучаться с Генрихом.
Играли музыканты, некоторые из гостей танцевали. Габриэла слишком располнела, чтобы к ним присоединиться, и сидела, откинувшись назад, пока Замет тихонько с ней разговаривал, держась так уважительно, будто она уже стала королевой Франции.
Когда Габриэла покидала пир, он сам помог ей сесть в носилки.
На обратном пути к Арсеналу ей очень хотелось спать.
Ночью Габриэла проснулась от какой-то тревоги. Сначала ей показалось, что начинаются роды, но боль, возникшая в теле, не походила на ту, что сопутствует появлению на свет ребенка.
Что бы это значило? Не связано ли это с тем, что она съела у Замета? Не лимон? Ей очень хотелось его отведать, но, возможно, лимоны женщинам в ее положении вредны.
Габриэла откинулась на подушку, а когда через несколько минут боль стихла, почувствовала усталость и заснула.
Утром она не ощущала ничего, кроме легкой тошноты.
Акушерка, мадам Дюпюи, сопровождавшая ее по настоянию короля, подошла к ее кровати, и Габриэла рассказала ей о боли, донимавшей ее ночью.
Мадам Дюпюи, осмотрев ее, сказала, что ребенку появляться на свет еще рано, и боль, которую чувствовала Габриэла, не связана с родами.
– Должно быть, я что-то не то съела. Наверное, это лимон.
– Никогда не ешьте лимоны, мадам, – посоветовала мадам Дюпюи. – Но у вас все пройдет. Легкое расстройство желудка, которое в вашем положении немного усилилось. Чем мадам планирует заняться сегодня?
– Мне надо побыть в покое. Я поеду с принцессой Конти послушать мессу. Потом вернусь и буду отдыхать.
– Очень хорошо, мадам. Ничего лучше быть не может. Это легкое расстройство пройдет, и все будет хорошо.
Но мадам Дюпюи ошиблась. Во время мессы Габриэла почувствовала сильную боль, от которой упала в обморок. Принцесса приказала отнести ее в дом Замета, находившийся неподалеку, между улицами Керисе и Бетрель. Там ее уложили на кровать, но когда Габриэла пришла в себя и поняла, где находится, то безумно встревожилась.
Принцесса умоляла ее взять себя в руки, но Габриэла ничего не могла с собой поделать. Ее сотрясали конвульсии, она кричала, что не хочет оставаться в этом доме. Мадам Дюпюи и принцесса де Конти старались ее успокоить, обещая, что здесь, у Замета, ей будет оказана всевозможная помощь.
– Я хочу в дом моей тетушки, незамедлительно. Сейчас же! – Габриэла вскочила с кровати, но сразу же упала в судорогах. – Прикажите подать мои носилки. Я должна быть в доме моей тетушки.
Габриэла была так настойчива, что они были вынуждены ей повиноваться, и, хотя она корчилась от боли, ее пронесли по улицам к особняку мадам де Сурди.
Как только Габриэлу внесли в дом ее тетушки, она сразу почувствовала себя лучше. Мадам де Сурди всегда была к ней очень внимательна и следила, чтобы ей не было причинено никакого вреда, потому что очень хотела видеть племянницу королевой Франции. Габриэла вдруг стала очень подозрительна к окружавшим ее людям, когда узнала о предстоящей разлуке с Генрихом. Будь рядом с нею мадам де Сурди, она бы быстро успокоилась.
Но тетушки дома не оказалось. Она уехала в Шартр, и, чтобы доставить ей сообщение, понадобилось некоторое время.
– Пошлите за ней! Пошлите за ней! – кричала Габриэла.
Гонец был отправлен, а ее уложили в кровать. Габриэла попросила зеркало и, когда увидела свое отражение, пришла в ужас. Она стремилась увидеть Генриха, но теперь не хотела, чтобы он застал ее в таком состоянии. Вот когда благополучно родится ребенок, а она, хоть и истощенная, будет спокойной, тогда пусть и приходит.
В доме тетушки Габриэла почувствовала себя лучше и обрела уверенность, что все на свете умеющая мадам де Сурди скоро приедет. У нее пересохло в горле, тело время от времени сотрясали конвульсии, голова раскалывалась, но ей страстно хотелось послушать мессу в церкви Сент-Антуан, и, несмотря на предостережения мадам Дюпюи, ее туда отнесли в носилках, вместе с принцессой. Замет прислал еще одно приглашение, оно было принято, и Габриэла собралась отправиться в его дом после службы. Но вскоре у нее начались приступы рвоты. Она сказала, что не может навестить Замета, как хотела, а должна вернуться в дом тетушки.
Габриэла надеялась по возвращении найти там мадам де Сурди, но пришло письмо, что в Шартре поднялся мятеж и тетушка вместе с мужем на какое-то время оказались пленниками в собственном доме. Мадам де Сурди прибудет к племяннице при первой же возможности, но из-за этих непредвиденных осложнений может быть небольшая задержка.
Теперь Габриэла была сильно напугана. Тетушка, на которую возлагались все надежды, не приехала. А с ней творится что-то неладное. Ее дурные предчувствия начали сбываться. Ей захотелось увидеть Генриха.
Она знала, что не может послать за ним, потому что люди потребовали, чтобы они жили врозь до святого причастия, но теперь все изменилось.
– Мне так плохо, – стонала Габриэла. Конвульсии начались снова, а вместе с ними и боли, в происхождении которых ошибиться было нельзя.
Когда мадам Дюпюи сообщила, что расстройство желудка у герцогини привело к преждевременным родам, Ла Варенн пришел в ее покои и увидел, что она корчится на кровати.
– Пошлите за королем, – крикнула Габриэла. – Я должна увидеть короля. Скажите, я не позвала бы его… но со мной что-то происходит. Это не обычные роды.
Ла Варенн пообещал незамедлительно выполнить ее просьбу, но ничего не сделал.
Вместо этого прошел к себе в покои, куда вскоре в большом беспокойстве пришла мадам Дюпюи.
– Этот ребенок ее убьет, – сказала она. – У нее не хватит сил его родить. Она зовет короля. Почему вы за ним не послали?
– Потому что не хочу способствовать тому, чтобы он увидел ее в таком состоянии.
– Она не успокоится, пока его здесь не будет.
– Она так изменилась! У нее перекошен рот, глаза блестят. От прежней очаровательной Габриэлы ничего не осталось. Если король увидит ее такой, то сразу разлюбит. Так что я не посылаю за ним в ее же интересах.
– Мне нужна помощь. Надо удалить ребенка. Если этого не сделать, он ее убьет.
Ла Варенн подошел к ней вплотную и прошептал:
– Она не узнает короля, даже если он будет здесь. Она уже ничего не осознает…
– Ничего, кроме боли, – согласилась акушерка.
Пришли лекари. Сделали Габриэле три клистира и четыре свечки, три раза ставили банки. Она металась на постели и стонала, корчась в агонии; лекарей Габриэла не видела и никого не узнавала, потому что у нее не было сил ни видеть, ни слышать, ни говорить.