— Вот я и желал бы заранее договориться с вами об оплате.
— Да это очень просто, ваша честь, — развязно отвечал маэстро Донато. — Я получаю шестьсот дукатов жалованья, а сверх того по десять дукатов наградных за каждую казнь.
— Очень просто! Черт побери, какой вы прыткий. А по-моему, это совсем не просто.
— Почему? — спросил маэстро Донато, начиная беспокоиться.
— Потому что, если у нас будет, положим, четыре тысячи казней по десять дукатов за каждую, это составит сорок тысяч дукатов, не считая вашего жалованья, то есть вдвое больше, чем получает весь трибунал, считая от председателя до последнего писца.
— Это верно, — возразил маэстро Донато, — но я один делаю такую же работу, как и они все вместе, и мой труд тяжелее: они приговаривают, а исполняю-то приговоры я!
Фискальный прокурор, проверявший в это время прочность вделанного в пол кольца, выпрямился, поднял на лоб очки и посмотрел на маэстро Донато.
— О-о! Вот вы как рассуждаете, маэстро Донато. Но между вами и судьями есть некоторая разница: судьи несменяемы, а вас можно и сместить.
— Меня? А с какой стати меня смещать? Разве я когда-либо отказывался исполнять свои обязанности?
— Говорят, вы не очень-то рьяно служили правому делу.
— Это я-то? Да ведь мне пришлось сидеть сложа руки все то время, пока держалась их треклятая республика!
— Потому что у нее не хватило ума заставить вас пошевелить руками. Так или иначе, зарубите себе на носу: на вас поступило двадцать четыре доноса и больше дюжины требований сместить вас.
— Ох, пресвятая Мадонна дель Кармине, что вы такое говорите, ваше превосходительство?
— Так что никаких прибавок и наградных, работать только за постоянное жалованье.
— Но подумайте, ваша честь, какая мне предстоит тяжелая работа!
— Это возместит то время, что ты пробездельничал.
— Ваша честь, неужели вы хотите разорить бедного отца семейства?
— Разорить тебя? Зачем мне тебя разорять? Какая мне в этом корысть? И потом, сдается мне, рано говорить о разорении человеку, получающему восемьсот дукатов жалованья.
— Во-первых, — живо подхватил маэстро Донато, — я получаю только шестьсот.
— Ввиду сложившихся обстоятельств джунта милостиво добавляет к твоему жалованью две сотни дукатов.
— Ах, господин фискальный прокурор, ведь вы и сами понимаете, что это неразумно.
— Не знаю, разумно ли это, — сказал Гвидобальди, которого начала утомлять эта дискуссия, — но только знаю, что надо либо соглашаться, либо отказываться.
— Но подумайте, ваше превосходительство…
— Ты отказываешься?
— Да нет же, нет! — закричал маэстро Донато. — Только я хотел заметить вашей милости, что у меня есть дочка на выданье, а нам, палачам, трудненько сбывать с рук такой товар, и я рассчитывал на возвращение возлюбленного нашего короля, чтобы собрать приданое моей бедняжке Марине.
— А хорошенькая у тебя дочь?
— Самая пригожая девушка во всем Неаполе.
— Ладно, джунта пойдет на жертву: получишь по одному дукату за каждую казнь на приданое твоей дочери. Только пусть она сама приходит за ними.
— Куда?
— Ко мне домой.
— Это будет великая честь для нас, ваша милость, но все равно!
— Что все равно?
— Я разорен, вот что!
И, испуская столь тяжкие вздохи, что они растрогали бы любого другого человека, но не фискального прокурора, маэстро Донато вышел из Викариа и побрел домой, где его поджидали Бассо Томео и Марина, — первый с нетерпением, вторая с некоторой тревогой.
То, что было дурной вестью для маэстро Донато, оказалось доброй вестью для Марины и Бассо Томео, — как почти все вести в этом мире, в соответствии с философским законом возмещения, она несла горе одному и радость другим.
Но, чтобы усыпить супружескую подозрительность Джованни, от него скрыли тот пункт договоренности между отцом Марины и фискальным прокурором, по которому девушка должна была лично приходить к нему за денежным вознаграждением палача 75 .
Король покинул Неаполь, вернее, воды у мыса Позилли-по, — ибо, как уже упоминалось, за все двадцать восемь дней, что он провел на борту «Громоносного» в заливе, Фердинанд ни разу не решился высадиться на берег, — король, повторяем, покинул воды у мыса Позиллипо 6 августа около полудня.
Как видно из приведенного ниже письма, адресованного кардиналу, плавание прошло благополучно, и ни один труп больше не вставал из бездны перед его фрегатом, подобно трупу Караччоло.
Вот письмо короля:
«Палермо, 6 августа 1799 года.
Мой преосвященнейший!
Хочу безотлагательно сообщить Вам о моем благополучном прибытии в Палермо после весьма удачного путешествия, ибо во вторник в одиннадцать часов мы еще были у мыса Позиллипо, а сегодня в два часа пополудни бросили якорь в порту Палермо, при том, что дул самый приятный бриз, а море было гладкое, как озеро. Все семейство свое я нашел в совершенном здравии, и вообразите же, сколь радостно меня встретили. Пришлите и Вы мне добрую весть о наших делах. Берегите себя и верьте в постоянную мою благосклонност ь.
Фердинанд Б.»
Однако же король не пожелал уехать, не увидев действий джунты и палача. В день отплытия, 6 августа, казни уже шли полным ходом, и первые семь жертв уже были возложены на алтарь мести.
Приведем имена этих первых семи мучеников и укажем, где они были казнены.
У Капуанских ворот:
6 июля — Доменико Перла,
7 июля — Антонио Трамалья,
8 июля — Джузеппе Котитта,
13 июля — Микеланджело Чикконе,
14 июля — Никколб Карломаньо.
На Старом рынке:
20 июля — Андреа Витальяни.
В замке дель Кармине: 3 августа — Гаэтано Руссо.