Пока девушка говорила, а говорила она довольно долго, я могла немного поразмышлять. Я притянула ее к себе, но молча, так ничего и не сказав.
– Что с вами, мадам? – спросила она, увидев, что я плачу. – Мы никуда не убежим? Или вы плачете от радости, и из глаз, которые столько плакали от горя, теперь текут счастливые слезы?
– Я плачу, сестричка, оттого, что мы никуда не побежим, потому что не имеем права убегать. Успокойтесь и послушайте меня, теперь настала моя очередь говорить: я бы все равно не смогла отвезти вас к вашей матери, ведь мне пришлось бы бежать за границу. А оставить вас я тоже не смогла бы…
– Оставить? Почему вы так сказали? – прервала она меня с живостью. – Я бы следовала повсюду за вами.
– Увы! Но я еще беднее вас, а у вас ведь нет ни гроша. Так на что нам жить вдали от Франции?
– Не беспокойтесь, я молода, у меня много сил, я работала бы за двоих.
Говоря все это, добрая девочка словно бы молила меня дать ей возможность пожертвовать собой ради меня.
– А ваша матушка? – напомнила я ей, целуя ее со слезами благодарности.
– Матушка? Как бы я хотела, чтобы она вас узнала!
– Но она не знает меня. Она скажет, что я сбила вас с доброго пути, из-за меня вы утратили желание стать монахиней, что я пожертвовала вами, чтобы спасти себя. Ваша мать скажет это, а все остальные подумают, и на этот раз осуждение достанется мне по справедливости, ибо оно будет заслуженным.
– Я напишу маме, как все обстояло на самом деле.
– И разве я на самом деле не обнаружу слабости, если послушаюсь вас? Разве я не старше вас? Разве не я должна оказывать вам покровительство и помогать советом? Не настаивайте больше. Я никогда не пойду на низость и не допущу, чтобы ваша искренняя расположенность обернулась для вас бедой. Единственное мое достояние – чистая совесть. И я выбрала совесть, а не свободу. Не уговаривайте меня больше, вы только заставите меня страдать, но согласиться на побег я никогда не смогу.
Сестричка не ответила мне ни слова, она расплакалась. Я тоже плакала. И вдруг она вновь заговорила:
– Пусть так. Возможно, вы и правы. Я помогу вам выйти и после сразу вернусь в монастырь. Вы будете спасены, и у вас не будет из-за меня никаких укоров совести…
– Бедное дитя, вы не знаете, какие суровые наказания предусматривает закон для пособников бегства!
– Закон? Тоже мне помеха! Что он мне может сделать? Посадить в тюрьму? Я уже в тюрьме. Осудить меня? Но честные люди скажут, что я вела себя как порядочный человек с сердцем. Судьи составят протокол? Я скажу им, что полюбила вас за доброту, и если помогла вам выйти из тюрьмы, то только потому, что вы оказались там совершенно незаслуженно. Монахини? Если я останусь в монастыре, они не будут на меня сердиться. Вы видите, мадам, что перед нами нет никаких препятствий. Так что будем считать, что мы обо всем договорились. А теперь простимся поскорее, чтобы не возбуждать никаких подозрений. В понедельник вы уже будете на свободе, клянусь!
– Но я так слаба, что не могу ходить.
– Вас поддержит ваше сердце!
– А если нет?
– Ну хорошо, я даю вам месяц. Сейчас декабрь, в январе вы непременно встанете на ноги. До свидания, мадам. Я убегаю. Смотрите время от времени на солнышко, и вам захочется на нем погреться,
Я осталась одна и погрузилась в глубокие размышления.
На что решиться?» [164] .
«В тюрьме я оказалась не по справедливости… На моих цепях не висит тяжелых укоров… Я – сирота… Я ни от кого не завишу… Судья мне только моя совесть…
На что решиться?
Несколько дней прошли в несказанных мучениях, неопределенности и борьбе. Я могла убежать уже из Легландье, но не захотела. Я верила, что моя невиновность будет мне защитой. Я не могла подумать, что клеветники облекут ложь в одежды правды. Не знала, что подозрения можно выдать за факты, видимость за преступление. Мне достаточно было чувствовать себя безупречной, чтобы ничего не опасаться.
Но увы! Я ошиблась. Мы набираемся опыта, только пострадав от уроков жизни. Тогда я еще не страдала. Теперь я, к сожалению, слишком многому научилась.
Но если моя слепая доверчивость часто меня подводила и в конце концов довела до тюрьмы, стыдиться ее мне нечего. В Тюле, после того, как мне отказали в обжаловании приговора, нашлись люди, предложившие мне побег. Возможность была совершенно реальной. На свою правоту я уже не рассчитывала, но хотела сохранить ее в чистоте. Поэтому не отказалась от цепей, но благословила руки, которые готовы были с меня их снять.
Если камни моей камеры тяжелы, то куда тяжелее ложь и клевета, которые обрушил на меня приговор. Оказавшись на свободе, обретя жизнь, верну ли я себе честное имя? Нет. Моя честь – постоянный источник страданий для меня. Нужно, чтобы каждый час моего мученичества защищал мое былое достояние. Господь соберет все мои слезы, одну за другой. Да и люди воздадут мне по заслугам за мою отданную без единой жалобы молодость, за мои длительные страдания, которые я терплю без вздоха. Дни копятся за днями, чтобы к часу моей смерти заслонить меня от бесчестья. Я бережно обращаюсь с каждым, и в конце концов, накопив их великое множество, я завоюю к себе симпатию, какую испытывают к жертвам. Я наживу то, что у меня отняли. И буду беречь то, что у меня осталось. Я буду просить душевных сил для сосредоточения и молитвы. Я буду просить умственных сил для учения и медитаций. Дружба не даст умереть моему сердцу. Мой разум справится с моим отчаянием. Я знаю, что ничто не сотрет приговора, который на меня обрушился, но хочу ли я быть забытой? И неужели имя, которое не забудут, так и будет покрыто бесчестьем?.. Не я стремилась привлечь к себе внимание общества. Я от него претерпела. Но если я была не в силах отражать удары этого нового ахиллесова копья, то пусть оно мне послужит [165] , пусть мое перо укрепится железом моих цепей… Доброе солнце, что улыбается мне издалека, спрячься за проплывающим облаком! Безумные надежды, горькие упреки, несбыточные желания, засните или умрите у меня в груди!» [166] .
……………………………………………………………………………………………………………………………………..
«Сестричка послушница вернулась… Она меня торопила… „Все готово“, – сказала она… Господи! Укрепи меня…
Сбежать – значит отступить перед людским правосудием!.. Остаться – значит приближаться к правосудию Господа… это так… я это чувствую… Но какая борьба у меня в душе! Никогда свобода не казалась мне такой прекрасной, жизнь – такой ослепительной… Я погублю свою молодость, если останусь… Я погублю свою честь, если сбегу… Мой отец не колебался, когда на полях Ватерлоо отказался сдаваться и приготовился упасть мертвым среди погибших братьев! Пусть пример отца станет долгом для дочери! Я не сбегу» [167] .