Ратники старались не смотреть на нее. Громол и Васька Ольха тоже не глядели в ее сторону, а если нечаянно встречались с ней взглядами, то тут же отводили глаза.
Громол высек из кремниевого огнива искру и поджег обложенный сухим валежником облас. Пламя взметнулось к небу.
4
Как проехали каменную арку-межу, все замолчали. Межа, конечно, была условная (кто его знает, где в точности кончается Гиблое место и начинается остальной мир?), однако, оказавшись здесь, за стеной бурелома, все почувствовали себя угнетенно.
– Тяжело? – тихо спросил Глеба охотник Громол.
– Да, – выдохнул Глеб. – Это все из-за меня. Если бы я не спас девушку…
– Не думай об этом. Что сделано, то сделано. Теперь ты победитель. Во время привала получишь от нее то, что должен.
Громол пришпорил коня и поехал вперед.
Долго еще ехали молча. Внезапно Громол свернул с широкой тропы к реке. Все последовали за ним. Теперь отряд шел вдоль реки.
Местами густая непроходимая чаща так сильно прижимала их к реке, что людям и лошадям приходилось пробираться по самой кромке берега, нависшей над зеленоватой водой.
Крысун, который плелся в хвосте отряда, незаметно для прочих надламывал на деревьях ветки и делал ножом засечки на стволах.
Все тело Глеба ныло. Он был бы рад пройтись хоть немного пешком, а лучше – рухнуть на землю, растянуться на мягкой траве и лежать так, пока суставы и мышцы не перестанут болеть.
Наконец, когда Глеб уже едва не вываливался из седла от усталости, Громол объявил привал.
– Есть ли у нас время на отдых, охотник? – сурово спросил его поручик Путята. – В граде княжна при смерти, а мы будем сидеть у костра и чесать языками?
– Время здесь течет иначе, – спокойно ответил Громол. – Чего точно не терпит Гиблое место, так это спешки.
Путята не нашелся, что на это возразить.
Вскоре Глеб исполнил свою мечту и блаженно растянулся на траве возле потрескивающего костра.
Костер горел ярко, и тучи, нависшие над лесом, казались неестественно черными и тяжелыми.
Васька Ольха и старец Осьмий сидели на траве чуть в стороне от костра. Между ними плавно текла беседа.
– Тяжко народу существовать под властным бременем алчных дурней, – говорил Осьмий. – Гляди, что в княжестве деется. Людей честных полонят, а воры да душегубы по улицам разгуливают. Поборам несть числа. Скоро за вольный ветер подать брать будут.
Васька слегка побледнел и опасливо покосился на сидевших у костра охоронцев. «За такие речи можно и на дыбу угодить», – подумал он боязливо.
Но охоронцы не обращали на них никакого внимания.
Собравшись с духом, Васька тихонько спросил:
– Дяденька Осьмий, а кто же править людьми будет, коли князя и советников не станет?
– Люди сами себе правителей выберут, – твердо ответил Осьмий.
– Как это сами? Кто же им подскажет?
– Никто. Своим умом дойдут. Ибо совокупным умом жителей своих княжество сильно.
– А что, если я людям не верю? – спросил Васька. – Никому, ни единому из них.
– А кому же ты веришь? – осведомился Осьмий. – Князю-дураку, советникам-шакалам да боярам-прихлебателям? Своим умом разумей. А лучше – своей душой. Разум обманет, а душа – никогда.
Васька мотнул головой и возразил:
– Душа не собака, у нее носа нет, чтобы зло учуять.
– А вот и есть, – возразил мудрец Осьмий. – И нос у нее почутче твоего конопатого.
– Опять ты обзываешься, – пожаловался Васька. – А сам-то… Ноешь, ноешь. Благо была бы какая польза от твоего нытья, так ведь нету. По мне, так ты просто дурень.
– Творя добро, слыть дурным – царственно, – спокойно возразил Осьмий.
Васька поднялся на ноги и, бормоча что-то себе под нос, отошел к костру, где Громол уже резал кинжалом вяленое мясо, а Путята сыпал в подставленные пригоршни кусочки сушеных яблок. Запивали еду квасом и холодным травяным настоем.
Перекусив вяленой лосятиной и сушеными яблоками, Громол зевнул и посмотрел на небо. Сидевший возле него Васька Ольха взял из кучи хвороста несколько сухих веток, переломил их об колено и подбросил в огонь.
– Слышь, чужеземец, – окликнул он Глеба, – а ведь из Гиблой чащобы еще никто и никогда не возвращался.
– Да ну? – Глеб усмехнулся. – Значит, мы будем первыми.
Путята криво ухмыльнулся, а Громол посмотрел на Глеба внимательным взглядом, и во взгляде этом (пожалуй, уже не в первый раз) промелькнуло уважение.
– Эй, русич!
Глеб обернулся и увидел русоволосую смуглянку, которую газары обрекли на гибель и которую он спас. До сих пор она держалась от мужчин обособленно и в разговор ни с кем не вступала.
Она поманила Глеба пальцем, повернулась и направилась к реке. Глеб поднялся с травы, отряхнул штаны и неторопливо направился за ней. Он был почти уверен, что кто-нибудь отпустит ему вслед сальную шутку, но никто не сказал ни слова.
Девушка спустилась к реке, подождала, пока Глеб подойдет, и предложила:
– Сядем?
Глеб не возражал, и они оба уселись на траву.
– Я хочу поговорить, колдун, – сказала девушка.
– Что ж, давай поговорим, – согласился Орлов. – Только откуда ты знаешь, что я колдун?
– Так тебя здесь называют.
– Да, действительно. Но ты лучше зови меня Глебом.
– Хорошо. Глеб… Красивое имя, – похвалила девушка.
Он пожал плечами:
– Обычное. А как зовут тебя?
– Айсарана.
– Айсарана?
– Да. Охотник сказал, что ты уговорил всех спасти меня. Это так?
– Ну… наверное, так.
Айсарана внимательно вгляделась в его лицо и спросила:
– Почему ты это сделал?
Глеб хмыкнул.
– Вероятно, потому, что я дурак.
Девушка прищурила серо-голубые глаза.
– Глеб, я никогда не видела таких, как ты, – негромко произнесла она.
– Еще увидишь, – пообещал Орлов. – Какие твои годы.
Вдруг Айсарана обняла его рукой за талию, прильнула к его плечу и быстро проговорила:
– Ты спас меня, Глеб-чужеземец. Теперь я твоя женщина!
Глеб осторожно, но настойчиво снял ее руку со своей талии.
– Брось. Я сделал это не для того, чтобы ты стала моей.
– Тогда зачем? Зачем ты это сделал?
Орлов вздохнул.
– Ну… Видимо, я не мог смотреть, как сжигают на костре живого человека.