– Как же я буду спать в телеге, когда там мертвец?
Глеб отнял флягу от губ.
– Да, ты прав. Хомыч!
– Ась? – откликнулся старик, который вот уже десять минут тщетно пытался сгрызть кусок вяленого мяса беззубым ртом.
– Ты просился в слуги? Так давай услужи. Помоги мальчишке насобирать травы для лежанки.
Бродяга хотел осерчать, но сдержался.
– Ладно, помогу.
– Слышь, Первоход, – с любопытством спросил Прошка.
– Чего еще?
– А откуда они взялись – все эти волколаки, оборотни, упыри? Мне один калика в торговых рядах рассказывал, что когда-то их вовсе не было.
Глеб прищурил карие глаза и велеречиво изрек:
– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.
– Чего?
– Не бери в голову. Никто не знает, что было раньше.
– И никто не знает, что будет дальше, – глубокомысленно добавил Прошка.
– А вот в этом, брат, ты ошибаешься. Кое-кто знает. И этот кое-кто… – Глеб зевнул, – …хочет спать. Все, кончай треп.
На лес опустилась ночь. На куче травы и мха, тихо ворча что-то во сне, спал Хомыч. Должно быть, пытался отогнать от сумки с харчами очередного нахлебника.
Прошка усмехнулся. При случае нужно будет поставить старого ворчуна на место. Чтобы знал, на кого можно поднимать хвост, а на кого нет.
Прошка блаженствовал на травяной лежанке, смотрел на звезды, просвечивающие сквозь деревья, и ждал своего часа. Он был терпелив, словно охотник, затаившийся в засаде и дожидающийся, пока зверь выйдет на приманку.
Глеб спал по другую сторону от костра, на ворохе сухой травы. Грудь его вздымалась мерно, а из приоткрытого рта вырывался легкий храп. Рядом валялась опустевшая фляга. Прошка подождал еще немного для верности, а потом потихоньку поднялся с лежанки.
Ольстру он увидел сразу. Глеб зарыл ее в траву по правую руку от себя – так, чтобы, проснувшись, сразу можно было ее схватить.
Прошка тихо подкрался к Глебу и заглянул в его лицо, освещенное светом луны и отблесками горячих углей. Лицо это было спокойно и безмятежно. И Прошка принялся за дело. Ольстра была спрятана небрежно, явно наспех. Прошка протянул руку, ухватился за ремень ольстры и осторожно потянул ее на себя.
Наконец грозное оружие было у него в руках.
Когда он уже отошел от костра, Хомыч приподнял голову и хрипло проговорил:
– Ку-уда? Мясо воруешь, гаденыш?
Прошка испуганно замер. Но старик снова опустил голову на кучу мха и запричитал во сне:
– Развелось ворья… Эх-эх…
3
Эх, жизнь, жизнь… Чего в тебе такого хорошего, что мы за тебя так держимся? Люди злы, несчастны, обижены. Духи и боги лютуют. Ни за ломаный грош живого человека с коровьим навозом смешивают. Некуда бедному человечку податься, некому на беды свои поплакаться.
Разбойник Коломец вздохнул. Ярко светились звезды Большого ковша. С другой стороны распростерла крылья Звездная бабочка. «Какие красивые, – подумал про звезды Коломец. – Совсем не такие, как люди». И сердце его сжала тоска.
По ночам он любил думать грустные думы. Особенно когда спать приходилось под открытым небом, вот так, как сейчас. Коломец никогда не вспоминал сгубленных им людишек. Чего их вспоминать? Жили, как скоты, и подохли так же. И все же иногда было грустно…
Поблизости послышался шорох. Коломец поднял голову с седла и уставился в темноту. Шорох повторился. Сердце разбойника забилось чаще. До Гиблой чащобы всего несколько верст. Нехорошее место для ночлега. Ходокам тут не страшно, у них карманы набиты чудны?ми амулетами. А что делать простому ватажнику?
«Занесла же нелегкая, – с досадой подумал Коломец. – Надо было рассказать обо всем Дерябе».
Поднявшись на ноги, Коломец положил руку на рукоять сабли, уставился в черное облако кустарника и стал ждать.
И дождался. Из кустов вышел человек. Невысокий, но кряжистый, закутанный в длинный плащ. При неверном свете луны Коломец разглядел странную вещь – лицо незнакомца было замотано тряпкой.
Выбравшись из кустов, человек остановился и стал разглядывать Коломца.
Коломец, подрагивая, будто конь, медленно вытянул из ножен саблю.
– Кто ты? – спросил он незнакомца.
– Я тебя не трону, – проскрежетал в ответ тот.
Голос был странный и жутковатый. Коломца пробрал мороз. Что, если этот замотанный в тряпку мужик тоже идет по пятам Первохода, чтобы забрать его деньги? «Э, нет, приятель, этого я тебе не отдам».
Не позволяя незнакомцу опомниться, разбойник ринулся вперед, размахнулся и рубанул его наискось.
Обычно после такого удара человек падал на землю, а из груди его била кровь вперемешку с кишками. Но на этот раз ничего подобного не произошло. Странный человек лишь отступил на шаг и удивленно уставился на свою рассеченную грудь.
Из порванного плаща высунулись наружу окровавленные обломки грудных костей.
Коломец снова махнул саблей. Но на этот раз незнакомец не промедлил. Он вскинул руку и схватил летящий на него клинок. Любому другому сабля просто отсекла бы пальцы, но не этому странному незнакомцу.
Несколько секунд Коломец и страшный человек стояли, глядя друг на друга. Коломец пытался вырвать саблю, но ходок держал крепко.
– Да кто же ты такой? – напрягшись, прохрипел Коломец.
И вдруг сабля с коротким звоном переломилась пополам. Коломец повалился на землю.
Странный человек наклонился, вырвал из пальцев разбойника обломок сабли, затем выпрямился и поставил ему ногу на грудь. Коломец только сейчас учуял могильную вонь, исходившую от незнакомца. Он попытался вывернуться, но нога странного человека оказалась ужасно тяжелой. Она давила Коломцу на грудь, как могильный камень, не позволяла дышать.
– Уйди… – прохрипел Коломец, пытаясь спихнуть с груди страшную ногу. – Прочь…
Страшный незнакомец поднял обломок сабли и с размаху вогнал его Коломцу в живот. Кровь хлынула у разбойника изо рта почти сразу. Захлебываясь, отплевывая кровь, Коломец разомкнул мокрые губы и, глядя на незнакомца снизу вверх, хрипло спросил:
– Кто ты?
Страшный человек низко склонился над разбойником, вглядываясь в его затухающие глаза, и глухо проговорил:
– Я твоя смерть.
А потом запрокинул перемотанную тряпкой голову и захохотал жутким, нечеловеческим хохотом.
4
Странно хохотал филин. Прошка остановился и поежился. С ольстрой в руке он чувствовал себя почти уверенно, хотя ведать не ведал, как с этим оружием управляться. (В глубине души он надеялся, что ольстра сама начнет плеваться огнем и громом, стоит лишь направить ее на врага.)