И он посторонился, пропуская парня к деревьям. Ерш несколько секунд играл желваками, приглядываясь к Глебу, затем кивнул и быстрой походкой отошел от лавки. Глеб, по-прежнему держа пальцы на рукояти меча, последовал за ним.
– Ну? – спросил ерш, войдя в тень деревьев и обернувшись. – И чего тебе от меня надо?
– Я ищу Пичугу, парня с деревянной ногой, – сказал Глеб. – Где он?
Парень прищурил колкие, цепкие глаза.
– Не понимаю, о ком ты говоришь. На торжке много разных пичуг. Брось на снег горсть хлебных крошек, они и слетятся.
Глеб, пристально глядя на парня, сжал рукоять меча.
– Я повторю свой вопрос, – отчеканил он. – И если ты снова вздумаешь юлить, мне придется достать меч из ножен. А будет тебе известно: я никогда не достаю меч, если не уверен, что пущу его в ход. Итак, я повторяю: где мне найти Пичугу?
– Он… – Парень осекся и закусил губу.
– Ну? – сдвинул брови Глеб.
– Он тут… недалеко. В подклете ерохинского дома.
– Идем, покажешь!
Однако парень не двинулся с места. Покусав губы, он нехотя признался:
– Вряд ли Пичуга сможет с тобой говорить.
– Почему? – насторожился Глеб.
– Я дал ему бурой пыли.
Брови Глеба приподнялись.
– Вот оно что, – презрительно вымолвил он. – Так ты – тайный разносчик?
– Не совсем, – качнул головой парень. – Я скупаю у одного добытчика пыль, бодяжу ее дурман-травой и толкаю нищим бродягам по дешевке. Я доволен, бродяги – тоже. А добытчик – в наваре.
Глеб задумался.
– Значит, ты сам смешиваешь эту бодягу? – уточнил он после паузы.
Ерш угрюмо кивнул:
– Да.
– Вот и хорошо. Выходит, ты знаешь, как привести Пичугу в чувство.
Глеб схватил парня за плечо и грубо толкнул его на освещенную луной тропинку:
– Топай вперед, химик! И если через полчаса Пичуга не запоет, ты будешь петь вместо него. Только имей в виду: если твоя песня мне не понравится, я посажу тебя в клетку и буду кормить гусеницами и червяками, пока ты не засвистишь щеглом.
* * *
Полчаса спустя Пичуга открыл глаза и обалдело взглянул на Глеба.
– Ты кто? – изумленно вымолвил он.
– Я-то? До сих пор звался Глебом Первоходом.
– Перво… – Пичуга изумленно моргнул. Несколько секунд он таращился на Глеба, затем перевел взгляд на свою мокрую, испачканную рвотой грудь и передернул плечами.
– Пичуга! – окликнул его Глеб. – Ты понимаешь, что я говорю?
Пичуга посмотрел на Глеба, перевел взгляд на Ерша, сидевшего с угрюмым видом у ведра с блевотиной, снова посмотрел на Глеба, облизнул губы и хрипло спросил:
– Какого лешего здесь происходит?
– Мне нужна твоя помощь, старина, – ответил Глеб.
Пичуга снова взглянул на Ерша.
– Эй, Ерш, – неуклюже заворочал он языком, – ты обещал, что я очнусь только утром. Гони назад мои деньги.
Ерш угрюмо взглянул на Пичугу и сказал:
– Этот парень задал тебе вопрос. Лучше ответь ему.
Пичуга вновь повернулся к Глебу, поморщился и потер пальцами виски.
– Леший… – хрипло обронил он. – Как мне худо.
– Меньше надо жрать всякую дрянь, – холодно проговорил Глеб.
Пичуга вяло усмехнулся.
– Жрал бы не дрянь, да где ее возьмешь? Нынче чистая бурая пыль дороже злата.
Глеб качнул головой, словно перечеркивая все, что было сказано, как незначительное и не заслуживающее внимания, и нетерпеливо осведомился:
– Говорят, ты как-то связан с Пастырем. Расскажи мне про него.
– С Пас… – Пичуга потер ладонями лицо, прогоняя остатки наркотического тумана, и сказал: – Прости, Глеб, но я еще плохо соображаю. Погоди… Ты ведь ходок. А у вас, ходоков, вечно припрятан золотничок-другой бурой пыли. Может, поделишься?
Взгляд Глеба похолодел.
– Я подарю тебе нечто большее, – процедил он сквозь зубы.
Глаза Пичуги загорелись алчным огоньком.
– И что же? – спросил он.
– Твою жизнь.
Пичуга замер, потом облизнул пересохшие губы и вымолвил:
– Ты не убьешь меня, ходок. Ты никого не убиваешь просто так. Тем более – нищих и беспомощных калик.
– Ты давно меня не видел, калика, – холодно отчеканил Глеб. – И ты далеко не так беспомощен, как пытаешься казаться.
Пичуга усмехнулся и кивнул:
– Ты прав. Но забесплатно я ничего тебе не скажу. Таково мое правило. Стоит мне раз им поступиться, и другие бродяги перестанут меня уважать.
– Тебе так нужно их уважение?
Пичуга снисходительно хмыкнул:
– Ты ведь знаешь наш мир, ходок. Я жив, пока меня уважают и боятся. Как только перестанут – мне конец. Ищи меня тогда в овраге с перерезанным горлом. – Он, прищурив осоловелые глазки, вгляделся в лицо Глеба, облизнул мокрые губы и добавил: – Ходоки – богатые люди. От медяшки-другой ты точно не обеднеешь.
– Ладно, не блажи. – Глеб достал из кармана куртки кожаный кошель, вынул из него пару медных монеток и швырнул на пол.
– Это тебе на новую ногу.
Пичуга подобрал монетки и спрятал их в карман.
– Ты щедр, ходок, – усмехнулся он беззубым ртом. – Я тоже буду с тобой щедр. Что ты хочешь знать?
– Откуда взялся белый чародей?
Пичуга помолчал, шевеля бровями и об чем-то угрюмо размышляя, потом разомкнул губы и сказал:
– Пастырь дурит всем головы. Коли б не бурая пыль, я бы тоже вошел в его общину.
– Что это значит? – насторожился Глеб.
– Ты ведь уже видел его?
– Да.
– Видел, что он вытворяет? Вино, бьющее ключом из земли. Исцеленные и прозревшие слепцы. Рыбы, выскакивающие из реки прямо в руки Пастырю…
– Хватит перечислять, – оборвал калику Глеб. – К чему ты ведешь?
Пичуга ухмыльнулся и ответил:
– Это все не по-настоящему.
– Как это? – прищурился Глеб.
– Да вот так. Этот чародей насылает на людей сон. Они будто бодрствуют, но на самом деле спят с открытыми глазами. Все. Но не я.
– И что же в тебе такого, чего нет у других?
Пичуга тонко усмехнулся:
– Я уже сказал тебе, Первоход. Во всем виновата бурая пыль. Она тоже насылает морок, но ее морок прозрачен и не мешает видеть явь.
– И что, нынче все горожане, кроме тебя, «чистые»?