– Ты в этом уверен?

Шкуродер хмыкнул.

– Уверен ли я в этом? Оглянись по сторонам, ходок. Прежнего мира больше нет. Пока ты выращивал репу на берегу Эльсинского озера, к нам пришел Пастырь, и он принес нам свет. Скоро все хлынцы станут членами его общины. И ты можешь стать одним из нас.

– И зачем мне это? – поинтересовался Глеб.

Шкуродёр прищурил пылающие странным, безумным огоньком глаза.

– За Пастырем будущее, – сказал он. – Князь Егра умер, а княгиня Наталья вступила в нашу общину. Почти все дворовые бояре – общинники Пастыря. Купцы еще кочевряжатся, но скоро чародей сломает и их. Ему нужны такие люди, как мы с тобой, Первоход.

– Вот как? Интересно знать, зачем?

– Пастырь – ловец человеков. А мы… – Шкуродер облизнул губы. – …Мы его охотничьи псы. Там, где не помогают увещеванья, помогают кнут, меч и острые зубы.

Глеб нахмурился и холодно проговорил:

– Пастырь не свалит купцов. Крысун Скоробогат никогда не пойдет с ним на сделку. Да и другие купцы тоже. В отличие от бояр, в этих парнях еще осталась закваска.

– Крысун – мусор, – презрительно бросил Вичкут. – Пастырь раздавит его, отряхнет прах с сапог и двинется дальше. Пойми, ходок, все это лишь начало. Пастырь быстро набирает силу, и скоро с ним никто не сможет совладать. Сначала он приберет к рукам Хлынь, потом все княжество, а потом и все русские земли.

Глаза атамана замерцали, а жилистые руки сжались в кулаки.

– Будь с нами, ходок! – скрипнув зубами, предложил он. – Пастырь слышал о тебе, и он будет рад принять тебя. Ты станешь одним из нас!

Глеб усмехнулся:

– Предлагаешь мне стать овчаркой?

– У тебя нет выхода! Либо ты будешь служить Пастырю, либо он сотрет тебя в порошок.

– Есть еще третий вариант, – сказал Глеб и прищурил недобрые глаза. – Что, если я сам сотру его в порошок?

Шкуродёр засмеялся.

– Смешно! У тебя острые зубы, ходок, но об Пастыря ты их обломаешь. Уж поверь старому атаману. Так каким будет твой окончательный ответ, Первоход? Ты с нами или…

– Или, – проронил Глеб.

Несколько секунд атаман смотрел на Глеба, будто не поверил собственным ушам, потом вздохнул и сказал:

– Жаль. Ты мог бы принести нам много пользы.

– Мог бы, – согласился Глеб. – Но не принесу. Теперь ты убьешь меня?

– Я бы убил. Я бы разорвал тебя собственными руками, ходок. Но Пастырь хочет поговорить с тобой.

Глеб облизнул пересохшие губы и спросил:

– И когда?

– Прямо сейчас. И мой тебе совет, Первоход: не говори ему того, что наговорил мне. Иначе смерть твоя будет медленной и ужасной.

5

– Улита! Это я, толмач Рамон! Я стучался, но мне никто не ответил, и тогда я набрался дерзости и вошел сам! Дверь у вас была открыта!

Переступив порог комнаты, толмач Рамон на мгновение остановился, а затем сорвался с места и быстро подбежал к топчану, на котором лежала Улита.

Выглядела она скверно. Бледное запрокинувшееся лицо ее было перекошено. На открытой шее темнели страшные кровоподтеки и синяки.

Рамон быстро приложил к шее Улиты пальцы, надеясь услышать биение пульса. Однако жилка не билась. Улита была мертва. Убита. А если быть совсем уж точным – задушена. Рамон, пораженный случившимся, смертельно побледнел, потом медленно убрал руку от шеи девушки и пробормотал дрожащим голосом:

– «Струятся слезы по сухим щекам. О, пропасть ада, где ты? Поглоти меня…»

Глядя на труп Улиты, Рамон опустился на пол и закрыл перекосившееся от горя лицо смуглыми, дрожащими ладонями.

– Господь мой… – простонал он. – …За что ты позволил этому прекрасному цветку увянуть?

Из глаз толмача полились слезы. И тут он услышал, как скрипнула входная дверь. Рамон мгновенно отдернул ладони от лица, вскочил на ноги и выхватил из-за пояса кинжалы. На пороге стоял Молчун. Взгляд его был прикован к кинжалам толмача.

– Кто ты?! – рявкнул на него Рамон.

– Я…

– Ты брат Улиты, верно? Я узнал тебя.

– Да… – с трудом проговорил Молчун и покосился на свой меч, лежавший на лавке. – Я брат. Брат Улиты. – Он облизнул пересохшие губы и вновь перевел взгляд на смазливого черноволосого толмача.

Черные глаза Рамона лихорадочно сверкали. На смуглых скулах проступил румянец, в ухоженных усах и в такой же ухоженной бородке поблескивали слезы.

– Что здесь случилось? – дрогнувшим от горя голосом спросил Рамон. – Кто ее убил?

– Э-э…

Рамон шагнул к Молчуну и быстро приставил к его горлу кинжалы.

– Отвечай мне! – воскликнул он со слезами на глазах. – Кто убил мою Улиту?

Молчун мыслил быстро и лихорадочно. Полчаса назад он придушил девку в припадке ревности, но сознаваться в этом, конечно, не собирался.

Теперь Молчун досадовал на себя за то, что, отправившись в сарай за мешками, в которые надлежало распихать расчлененное тело девки, он позабыл закрыть дверь. Этот чертов чужеземец, похоже, был одним из любовников Улиты. Широко жила, стерва. Как говорится, на полную. Вот и получила по полной.

Молчун едва удержался от злобной усмешки.

– Ну! – снова рявкнул Рамон. – Ты долго будешь молчать?

– Ее убил не я, – четко, едва ли не по слогам, ответил Молчун. – Я любил свою сестру. Любил больше всего на свете. Клянусь Сварогом.

– Но кто же тогда ее убил? Кто?

Молчун облизнул губы.

– Был один человек. Он влюбился в Улиту, повсюду следовал за ней по пятам и не давал ей проходу. Улита пыталась отвадить его. Просила, умоляла, угрожала… А сегодня этот парень узнал, что Улита полюбила какого-то толмача. Он пришел в ярость и задушил ее.

– Кто он? – смертельно побледнев, спросил Рамон. – Как зовут этого мерзавца?

– У него много имен, однако настоящего никто не знает. Известно лишь, что на правой руке у него, чуть повыше запястья, красуются шрамы, похожие на зарубки.

– Шрамы?

Молчун кивнул:

– Да. Если увидишь человека с такими шрамами, знай – он и есть убийца Улиты.

Рамон опустил кинжалы. На глазах у него вновь выступили слезы.

– О, Рок суровый, жребий мой жестокий… – тихо прошептал он. Затем стиснул зубы и жестко проговорил: – Я разыщу этого мерзавца. Чего бы мне это ни стоило. – Рамон медленно повернулся и посмотрел на тело Улиты, лежавшее на топчане. – А тебя я буду оплакивать вечно, моя голубка… – горестно прошептал он. – Твой облик всегда будет в моем сердце… И если понадобится, я унесу его с собой в могилу.