Хлопуша перевел на него взгляд, сглотнул слюну и тихо спросил:
– Это ведь был голос Пастыря, да?
Бровик и Рамон, с усилием оторвав взгляды от воды, тоже вопросительно посмотрели на Глеба. Глеб провел ладонью по мокрому лицу и сказал:
– Да, это был его голос.
– Но как он сумел?
– Превратиться в рыбу? – Глеб усмехнулся. – Он не превращался. Это всего лишь иллюзия.
– Ил…
– Видение, – пояснил Глеб. – Белый чародей насылает видения. Такой уж у него дар. Ладно, ребята, пора нам двигаться дальше. Постарайтесь поменьше удивляться. Мы в Гиблом месте, и впереди нас ждет много неприятных сюрпризов.
Рыжий костерок потрескивал уютно и миролюбиво. Глеб и Хлопуша уже успели высушить над огнем одежду. Пока они переодевались, Бровик, слегка покраснев, старался смотреть в сторону, но Хлопуша то и дело обращался к нему за помощью – то помочь стянуть мокрую рубаху, то подать высохшие портки.
Один раз взгляды Глеба и Бровика встретились. Глеб усмехнулся и подмигнул «парню», и тот, сжав губы, поспешно отвернулся.
Съев свою порцию вяленого мяса и запив его варевом из шиповника, Глеб вытер руки травой и глянул на солнце. До заката еще было часа три с половиной. Пожалуй, стоит попробовать добраться до охотничьей хижины раньше, чем стемнеет. А пока можно еще минут пятнадцать отдохнуть. Глеб лег на траву и закинул руки за голову. Тело его ныло от усталости.
Прикрыв глаза, он невольно прислушался к тихому разговору, который вели промеж собой Хлопуша и Рамон.
– А что, Рамон, – интересовался верзила, – хорошо ли жить в твоем краю?
– Очень хорошо! – ответил толмач. – У нас тепло круглый год. А на деревьях висят плоды, о которых ты даже не слыхивал. Виноград, персики, апельсины, лимоны. Лимоны на вкус кислые, но пахнут слаще всех остальных плодов. По склонам холмов растут оливковые рощи. Из плодов их давят вкусное оливковое масло. Постройки у нас по большей части каменные, добротные. Не то что в Хлынь-граде.
– Что же ты бросил такой благодатный край? Зачем приехал к нам?
Рамон вздохнул.
– Мой отец был италийским вельможей. Мы жили в огромном доме с мраморной ванной и фонтаном. А потом к нам в бухту вошли корабли язычников. Они вошли в город, перебили жителей и разрушили наши дома. Меня они похитили и увезли с собой. С того дня и начались мои скитания.
Хлопуша помолчал, сочувственно сопя. Потом осторожно спросил:
– И ты с тех пор ни разу не был в родном городе?
– Нет, – грустно ответил Рамон. – Да и что мне там делать? Родичи мои все мертвы. Дом наш разорили, подворье пожгли. Меня там никто не ждет.
Глеб, не открывая глаз, улыбнулся. Славные они все-таки ребята. Внезапно Глебу припомнился разговор с вещуньей Голицей.
«За каждый исчезнувший шрам ты платишь чужой кровью, Первоход. Если хочешь победить белого чародея, тебе придется заплатить за это. И смерть твоих друзей станет этой платой».
Сердце Глеба сжалось от тоски. Жалко будет, если они погибнут. Значит, нужно сделать все, чтобы не погибли. Глеб открыл глаза и сел на траве. Затем обвел лица своих спутников суровым взглядом и сказал:
– До межи меньше версты, а за ней начинается Гиблое место. Если кто-то из вас решит вернуться, я не обижусь.
– Я скорее наемся ядовитой травы, чем решусь идти по этому лесу один, – пробасил Хлопуша. – Даже если путь мой будет вести в Хлынь-град.
– Что касается меня, то мне просто некуда возвращаться, – изрек Рамон задумчивым голосом. – У меня нет ни родных, ни друзей, ни дома. Перед лицом опасностей и соблазнов этого грешного мира я совершенно одинок.
– А у меня с Пастырем личные счеты, – процедил сквозь зубы Бровик. – И я пойду туда, даже если вы все повернете назад.
– Что ж… – Глеб поднялся на ноги. – Значит, так тому и быть.
* * *
Лес вокруг стоял темный, неприветливый. Кое-где, под мрачными пихтами ютились чахлые березки. Валежник тихо похрустывал под ногами. Где-то неподалеку журчал ручей.
Мягко шагая по влажной земле, Рамон принялся что-то тихонько насвистывать себе под нос, но тут по лесу прокатился жуткий вой. Толмач перестал свистеть и быстро положил пальцы на рукояти кинжалов.
– Расслабься, – сказал, заметив его движение, Глеб. – Это верстах в семи отсюда.
Рамон убрал руки с кинжалов. Бровик, который тоже слышал вой, облегченно вздохнул.
– Страшно-то как воет, – тихо и задумчиво проговорил он. – Страшней, чем волк.
– Волков в Гиблой чащобе нет, – пробасил Хлопуша. – Их всех сожрали твари. Иногда встречаются медведи, но они…
– Тише! – проронил вдруг Глеб и сделал знак остановиться.
Путники послушно остановились. Несколько секунд Глеб прислушивался, потом тихо сказал:
– Сюда едут всадники.
Рамон тоже прислушался, но ничего не услышал и пожал плечами.
– Я ничего не слышу.
– А я слышу, – подтвердил Хлопуша, наморщив лоб. – Лошади фыркают. Первоход, это охоронцы?
– Да. Всадников пять, не меньше.
– Вот леший! – хмуро вздохнул верзила. – Надо прятаться, пока они нас не увидели!
Глеб качнул головой:
– Нет. Мы оставили много следов. Они все равно нас найдут.
– Что же нам делать?
– Встретим их лицом к лицу.
Теперь и Бровик с Рамоном услышали фырканье лошадей. Прошло еще несколько минут, и из-за деревьев выехал разъезд охоронцев из пяти всадников. Глеб быстро что-то вынул из кармана и поднес к глазу. Затем снова убрал вещицу в карман.
Чуть впереди на вороном коне ехал нaбольший разъезда. Широкоплечий, широколицый и пожилой нaбольший был облачен в кольчугу, а голова его была защищена медным шеломом. За спиной у него Глеб увидел круглый свейский щит. Рукоять меча, торчащая из ножен, была украшена серебряной набивкой, а на ремне поблескивала бронзовая пряжка. Лицо вожака было чистым – ни единого шрама, что, учитывая его возраст, говорило о многом.
Остановив коня в трех шагах от путешественников, нaбольший поднял руку, давая своим спутникам знак остановиться. Затем окинул лица путешественников угрюмым взглядом и спросил:
– Кто вы и что здесь делаете?
Глеб выступил вперед.
– Меня зовут Глеб Первоход, – представился он. – А как мне называть тебя?
– Я княжий десятник Хворост Пин, – пробасил нaбольший. – Известно ли вам, что ходить за межу запрещено княжьим указом?
– Десятник, мы знаем про княжий указ. Но нас привело в Гиблое место особое дело.
Лица всадников были спокойны и безучастны. Могло показаться, что все происходящее им совершенно безразлично, однако пальцы их лежали на рукоятях мечей.