– Ясно. Видно, пока я спал, все вы тут посходили с ума. Слышь, малый, когда пьешь брагу, надо плотнее закусывать. Плох был твой отец, коли не научил тебя этой первейшей вещи.
Паренек захлопал глазами.
– Отца у меня никогда не было, – пробормотал он. – А бабушка правда мертва. Волхвы оживили наших мертвецов и приставили к нам – поддерживать в избах порядок.
– Порядок? Какой еще порядок?
– Тот, который знали наши предки. И от которого нам негоже отказываться. Пока мертвецы хлопочут в домах, мы спим. Иногда мы говорим с ними, но чаще всего на рассвете или после полуночи. Они учат нас уму-разуму. Плохого мертвецы нам ничего не делают, а вот на проезжих путников иногда бросаются. Вот и тебя бабушка чуть не сожрала. Не подоспей Лесана, не быть бы тебе целу, богатырь.
Хлопуша нахмурился.
– Ну а теперь послушайте меня, – прорычал он. – Ежели вы вздумали надо мной посмеяться…
Лесана выхватила из ножен кинжал, быстро подошла к спящей старухе и замахнулась.
– Очумела баба! – выдохнул Хлопуша, прыгнул к девке и перехватил ее руку. – Ты чего это вздумала? – возмущенно спросил он.
– Хотела показать тебе, что старуха мертвая, – отчеканила Лесана. – Если я порежу ее, крови не будет. Вот, посмотри.
Она попыталась высвободить руку, но Хлопуша держал крепко.
– Я не позволю тебе ее ударить, – сказал он вдруг.
Лесана посмотрела на него удивленно.
– Почему?
Богатырь стушевался. Не мог же он сказать девке, что ему стало противно убивать людей, потому что все загубленные им души пришли к нему во сне и призвали к ответу.
– Старуха… разговаривала с нами, – тихо пробормотал Хлопуша. – Укладывала нас спать.
– Это еще не значит, что она была жива.
Здоровяк сдвинул брови и хмуро осведомился:
– Как тогда понять, кто жив, а кто мертв, коли все двигаются и разговаривают?
– Это легко, – ответила Лесана. – Если хочешь, послушай мою грудь, и услышишь, как бьется мое сердце.
Хлопуша усмехнулся.
– Мой мизинный палец жив и здоров, но отруби я его – убыль телу будет небольшая. Жив не тот, в чьей груди колотится кусок мяса, милая, а тот, кто говорит и кого… кого можно потрогать.
Глаза Лесаны сузились.
– Ну, тогда потрогай старуху и скажи мне – жива ли она.
Хлопуша посмотрел на старуху. Она лежала на лавке неподвижней колоды, и даже тощая грудь ее не вздымалась. Платок сбился на сторону, обнажив бледную, сухую, изрытую морщинами щеку. И щека эта совсем не выглядела живой.
И все же Хлопуша решил удостовериться. Он медленно протянул руку, на мгновение задержал ее у лица старухи, а затем осторожно коснулся пальцами ее щеки.
– Что скажешь? – спросила Лесана.
Хлопуша убрал руку и шумно выдохнул.
– Скажу, что эта старуха мертва. И мертва уже давно.
Лесана кивнула и спросила:
– Теперь ты готов нас слушать?
– Теперь – да.
– Как я уже сказала, этого малого зовут Буйсил. Я долго с ним говорила, пока ты спал. Ему четырнадцать лет, и каждый день он с другими отроками отвозит в Морию телегу с ествой.
– С ествой? – Хлопуша слегка порозовел. – Значит, вы возите узникам харчи?
Лесана усмехнулась.
– Я знала, что это тебя заинтересует. Харчи они возят не узникам, а охоронцам. Узникам достаются только объедки.
Хлопуша нахмурился и задумчиво пробасил:
– Изверги. Пытать кошмарными снами – еще куда ни шло, но морить узников голодом… – Он удрученно покачал головой.
При виде расстроенной физиономии здоровяка Лесана не удержалась от улыбки.
– Должно быть, для тебя самый жуткий сон – это тот сон, в котором ты видишь собственный пустой и опавший живот, – насмешливо предположила Лесана.
– Это так, – согласился здоровяк.
– Ладно. Теперь слушай меня внимательно, братец. Через час Буйсил с двумя другими мальчишками отправится в Морию. В темнице за этими отроками никто не следит, и Буйсил может свободно разгуливать там, где ему вздумается. И даже подходить к клеткам с узниками. Охоронцам скучно, и они рады каждому, с кем можно перекинуться словечком. Я дала Буйсилу особую траву, он бросит ее в отвар, которым опаивают Первохода. Эта трава протрезвит ходока и снимет с него сонную одурь.
Хлопуша внимательно выслушал Лесану, после чего сказал:
– Это все хорошо. Но ты сама говорила, что Первоход слаб и немощен. Едва ли он сможет выбраться из темницы.
– Ему и не придется, – отрезала Лесана. – Мы с тобой поможем ему.
Хлопуша хмыкнул.
– Честное слово, Лесана, когда я тебя слушаю, душа моя так высоко возносится, что я готов свернуть горы. Но Мория – не гора, и с места ее не сдвинешь. Как мы туда проберемся?
Лесана прищурила серые глаза.
– Ты невнимательно слушал, Хлопуша. Я ведь сказала, что Буйсил везет на остров телегу с харчами. Телега большая, и крыта она толстой рогожей. Мы с тобой спрячемся под эту рогожу, и паром перевезет нас через реку на остров.
– Паром? Гм… Звучит хорошо, – одобрил Хлопуша. – Ну а если охоронцы обыщут телегу? Что тогда?
– Не обыщут, – сказал мальчишка. – Никогда не обыскивают.
– Кому придет в голову самовольно пробираться в Морию? – сказала Лесана.
– И то верно, – снова согласился здоровяк.
– Тут, однако, есть одна загвоздка. На телеге мы сможем въехать на внутренний дворик крепости. Дворик крытый, а потому – темный. Там мы незаметно выскользнем из-под рогожи и попробуем пробраться в крепость. Однако обратно телега поедет порожняком.
– Как же мы тогда выберемся?
Лесана повернулась к мальчишке.
– Буйсил, расскажи ему.
– В подвале крепости есть подземный ход, – с готовностью ответил тот. – Один охоронец сказал мне в подпитии, что ход этот ведет наружу и выводит аккурат под восточный склон острова. Ходом этим никто не пользуется, потому как нет надобности. Однако все охоронцы про него знают. Восточный склон густо порос рогозом и камышом. А в полуверсте от него охоронцы держат в речном сарайчике несколько лодок.
– Мы выберемся обратно через этот ход, – заявила Лесана. – А Буйсил пригонит нам лодку.
Хлопуша хмуро взглянул на отрока.
– Ты сможешь найти этот ход, малыш?
Буйсил отрицательно качнул головой.
– Нет. Но если вы поймаете охоронца и заставите его говорить…
Паренек замолчал, не закончив фразу, но тут уже все было ясно без слов.