отойти от окошка, как вдруг заметил, что несколько оборванцев, дремавших в
дверной амбразуре дома напротив, встрепенулись и с интересом стали смотреть
куда-то вдоль улицы. Генри ничего не было видно, но до него доносился грохот
несшейся вскачь повозки. Затем в поле его зрения показался небольшой ветхий
фургон, который мчала закусившая удила лошадь. Седобородый и седовласый
старец, сидевший на козлах, тщетно пытался сдержать ее.
Генри с улыбкой подивился тому, как еще не развалился ветхий фургон -
так его подбрасывало на глубоких выбоинах, покосившиеся колеса еле держались
на оси и вращались вразнобой. Но если фургон еще с грехом пополам держался,
то как не разлетелась на куски ветхая упряжь, - это уж, по мнению Генри,
было просто чудом. Поравнявшись с окном, у которого стоял Генри, старик
сделал еще одну отчаянную попытку остановить лошадь; он приподнялся с козел
и натянул вожжи. Одна вожжа оказалась гнилой и тут же лопнула. Возница
повалился на сиденье, оставшаяся в его руках вожжа натянулась, и лошадь,
повинуясь ей, круто повернула вправо. Что произошло затем - сломалось ли
колесо, или сначала отскочило, а уж потом сломалось, - Генри не мог
разобрать. Одно было несомненно: фургон разлетелся на части. Старик упал и,
протащившись по пыльной мостовой, но упрямо не выпуская из рук оставшуюся
вожжу, заставил лошадь описать круг, и она, фыркая, стала мордой к нему.
Когда он поднялся на ноги, вокруг уже собралась толпа. Но любопытных
быстро раскидали вправо и влево выскочившие из тюрьмы жандармы. Генри
продолжал стоять у окна и с интересом, поистине удивительным для человека,
которому осталось жить всего несколько часов, смотрел на разыгравшуюся перед
ним сценку и прислушивался к долетавшим до него репликам.
Старик дал жандармам подержать лошадь и, даже не стряхнув грязь и пыль
с одежды, поспешно заковылял к фургону и принялся осматривать груз,
состоявший из нескольких ящиков - большого и маленьких. Особенно заботился
он о большом, даже попробовал приподнять его и, приподнимая, словно
прислушивался.
Тут один из жандармов окликнул его; старик выпрямился и стал отвечать
охотно и многословно:
- Вы спрашиваете, кто я? Я старый человек, сеньоры, и живу далеко
отсюда. Меня зовут Леопольде Нарваэс. Мать моя была немкой - да хранят все
святые ее покой! - зато отца звали Балтазар де Хесус-и-Сервальос-и-Нарваэс,
а его отец был доблестный генерал Нарваэс, сражавшийся под началом самого
великого Боливара [8] . А я - я теперь совсем пропал и даже домой не сумею
добраться.
Подстрекаемый вопросами, перемежавшимися с вежливыми выражениями
сочувствия, в которых не бывает недостатка даже у самых жалких оборванцев,
он несколько приободрился и с благодарностью продолжал свой рассказ:
- Я приехал из Бокас-дель-Торо. Дорога заняла у меня пять дней, и пока
я ничего не продал. Живу я в Колоне, и лучше было мне не выезжать оттуда. Но
ведь даже и благородный Нарваэс может стать странствующим торговцем, а
торговец тоже должен жить. Разве не так, сеньоры? Теперь скажите, не знаете
ли вы такого Томаса Ромеро, который живет в вашем прекрасном Сан-Антонио?
- В любом городе Панамы сколько угодно Томасов Ромеро, - расхохотался
Педро Зурита, помощник начальника тюрьмы. - Придется вам описать его
поподробнее.
- Он двоюродный брат моей второй жены, - с надеждой в голосе произнес
старец и, казалось, очень удивился, услышав взрыв хохота.
- Да ведь не меньше десятка всяких Томасов Ромеро живет в Сан-Антонио
и его окрестностях, - возразил ему помощник начальника тюрьмы, - и любой
из них может быть двоюродным братом вашей второй жены, сеньор. У нас тут
есть Томас Ромеро пьяница. Есть Томас Ромеро вор. Есть Томас Ромеро...
впрочем, нет, этот был повешен с месяц назад за убийство с ограблением. Есть
Томас Ромеро богач, у которого большие стада в горах. Есть...
При каждом новом имени Леопольде Нарваэс лишь сокрушенно мотал головой,
но при упоминании скотовода лицо его засветилось надеждой, и он прервал
говорившего:
- Извините меня, сеньор, это, по-видимому, он и есть! Во всяком
случае, он должен быть кем-то в этом роде. Я разыщу его. Если бы можно было
где-нибудь оставить на хранение мой драгоценный товар, я бы тут же
отправился его искать. Хорошо еще, что эта беда приключилась со мной именно
здесь. Я могу доверить свой груз вам - достаточно одного взгляда, чтобы
понять, что вы честный и почтенный человек. - Говоря это, старик порылся в
кармане, извлек оттуда два серебряных песо и протянул тюремщику. - Вот вам.
Надеюсь, вы и ваши люди не пожалеете, что оказали мне помощь.
Генри усмехнулся, заметив, с каким повышенным интересом и уважением
стали относиться к старику Педро Зурита и жандармы после появления монет.
Оттеснив от сломанного фургона любопытных, они тотчас принялись
перетаскивать ящики в помещение тюрьмы.
- Осторожнее, сеньоры, осторожнее, - умолял их старик, пришедший в
неописуемое волнение, когда они взялись за большой ящик. - Несите его
тихонько. Это очень ценный товар и уж больно хрупкий.
Пока содержимое фургона переносили в тюрьму, старик снял с лошади всю
сбрую, кроме уздечки, и положил ее в фургон.
Но Педро Зурита, бросив красноречивый взгляд на столпившихся вокруг
оборванцев, приказал внести и сбрую в тюрьму.
- Стоит нам отвернуться, как мигом все исчезнет - вплоть до