Но, устремив свои взгляды на равнину, они увидели дона Педро во главе отряда из нескольких десятков вооруженных всадников. Он спокойно ехал в сторону Толедо.
— Эх, черт возьми, какими же мы оказались глупыми! Простите, сударь, доверчивыми, — сказал Мюзарон. — Ведь Мотриль не позволил королю ехать одному, навстречу ему из городка выслали охрану.
— Кто им сообщил?
— Как кто? Вчерашние мавры, или же подали сигнал из замка.
— Верно, теперь мы должны думать лишь о том, как увидеть Аиссу, если это возможно, или возвратиться к дону Энрике!
За целый день не представилось возможности узнать, что происходит в замке.
Из него, кроме поставщиков припасов, никто не выходил.
Правда, прибыл гонец. О его приезде возвестил рог, в который протрубил комендант замка. Аженор и Мюзарон не сочли благоразумным задерживать гонца.
Ближе к вечеру, когда все смолкло, когда даже доносившийся с реки плеск волн стал мягче, приглушеннее, когда небо на горизонте побледнело, а в горах потемнело, наши друзья услышали оживленный разговор, который велся двумя знакомыми им голосами.
Спускаясь с площадки замка по дорожке, ведущей к воротам, спорили Мотриль и Хафиз.
— Хозяин, ты запер меня, когда король был здесь, а обещал представить меня королю, — говорил Хафиз. — Ты также обещал мне много денег. Мне скучно с этой девушкой, которую ты заставляешь меня охранять, я хочу воевать вместе с моими земляками, что приехали с родины, и сейчас плывут вверх по Тахо на кораблях под белыми парусами. Поэтому, заплати мне скорее, мой господин, и я поеду воевать к королю.
— Ты хочешь покинуть меня, сын мой? — спросил Мотриль. — Разве для тебя я плохой господин?
— Нет, но я больше не хочу подчиняться никакому господину.
— Я могу не отпустить тебя, ведь я тебя люблю, — сказал Мотриль.
— А я не люблю тебя. Ты заставил меня совершать черные дела, которые терзают меня по ночам жуткими видениями. Я слишком молод, чтобы решиться вести такую жизнь. Заплати мне и отпусти меня, а не то я найду того, кому расскажу обо всем.
— Что ж, ты прав, — ответил Мотриль. — Поднимайся в замок, я немедленно расплачусь с тобой.
Когда они спускались вниз, Хафиз шел сзади, а Мотриль — впереди. Дорожка была такой узкой, что, поднимаясь вверх, Хафиз теперь должен был идти впереди.
В каменной впадине заухала сова, алые отблески вечерней зари на скалах сменились темно-фиолетовыми.
Вдруг страшный крик и какое-то жуткое проклятие послышались в воздухе, а затем что-то тяжелое, бесформенное, окровавленное распласталось перед входом в пещеру, где Аженор и его верный Мюзарон внимательно прислушивались к горячему спору тех двоих.
На смертельный крик они ответили воплем ужаса.
Ночные птицы в испуге вспорхнули из расселин; даже насекомые растеряно разбежались из своих щелей.
Вскоре кровь окрасила воду в водосборе.
Бледный и дрожащий Аженор высунул голову из укрытия; рядом появилось белое как мел лицо Мюзарона.
— Хафиз! — вскричали они, увидев в трех шагах от себя неподвижное, изуродованное тело спутника Жильдаза.
— Бедное дитя! — пробормотал Мюзарон, который выбрался из пещеры, чтобы оказать ему помощь, если таковая еще требовалась.
Но тени смерти уже распростерлись над этим смуглым лицом; вытаращенные глаза тускнели, хриплое, смешанное с кровью дыхание с трудом вырывалось из разбитой груди юного мавра.
Он признал и Мюзарона, и Аженора, на лице его отразился суеверный ужас.
Несчастному, видимо, почудилось, что перед ним предстали тени мстителей. Мюзарон приподнял Хафизу голову, Аженор принес воды, чтобы освежить ему лоб и промыть раны.
— Француз! Француз! — повторял Хафиз жадно глотая воду. — О Аллах! Прости меня…
— Мы возьмем тебя с собой, бедный малыш, и вылечим, — сказал Аженор.
— Нет, я умираю, гибну, как Жильдаз, — прошептал сарацин. — Я заслужил такую смерть, меня убили. Мотриль сбросил меня со стены замка.
Умирающий заметил, что Молеон вздрогнул от ужаса.
— Француз, — шептал он, — я ненавидел тебя, но сейчас перестал ненавидеть, потому что ты можешь отомстить за меня… Донья Аисса по-прежнему любит тебя… Донья Мария тоже защищала тебя. Это Мотриль отравил Марию, это он воспользовался обмороком Аиссы, чтобы ранить ее кинжалом. Расскажи об этом королю дону Педро, сообщи ему скорее… но спасай Аиссу, если ты ее любишь. Ведь через две недели, когда дон Педро вернется в замок, Мотриль должен отдать ему Аиссу, усыпленную волшебным напитком… Я принес тебе зло, но хочу сделать добро, прости меня и отомсти за меня… Аллах…
Он в изнеможении уронил голову, в мучительном напряжении повернул глаза в сторону замка, как бы проклиная его, и испустил дух.
Почти полчаса друзьям никак не удавалось собраться с мыслями и вновь обрести хладнокровие.
Это гнусное убийство, разоблачения Хафиза, будущие опасности сковали их невыразимым страхом.
Аженор поднялся первым.
— Две недели мы можем не волноваться, — сказал он. — А через две недели кто-то из нас, дон Педро, Мотриль или я, погибнет. Вставай, Мюзарон, поедем в лагерь Энрике, чтобы отчитаться перед ним в задании, которое я получил. Но давай поторапливаться… Поищи лошадей на равнине.
Мюзарону, пораженному случившимся, действительно удалось найти лошадей, которые, впрочем, сами пришли на его голос.
Он заседлал их, нагрузил поклажей и, легко вскочив в седло, двинулся следом за хозяином, который поехал по дороге на Толедо.
Когда они выбрались на равнину, черный силуэт зловещего замка четко вырисовывался на серо-голубом небе.
— Держись, Мотриль! — звонким голосом прокричал Аженор, грозя кулаком окнам замка. — Мы еще встретимся, Мотриль! До скорого свидания, Аисса, любовь моя!
Порох не загорается с такой быстротой, с какой в провинциях дона Педро вспыхнул мятеж.
Не боясь вторжения со стороны соседних королевств, наибольшая часть жителей городов выступила в защиту Энрике сразу же, как только выпущенный им манифест возвестил Испании, что он вернулся с армией, которой командует коннетабль Бертран Дюгеклен.
Через несколько дней дороги оказались забиты наемниками, преданными Энрике гражданами, монахами всех орденов и бретонцами, что направлялись в Толедо.
Но город, сохранивший, как и предсказывал Бертран, верность дону Педро, закрыл ворота, укрепил свои стены и стал ждать осады.
Энрике времени даром не терял. Окружив город, он начал осаду. Это объявление военных действий было ему очень выгодно, ибо давало время союзникам собраться под его знаменами.