Вы понимаете, что если король дон Педро узнает хоть одно слово, заподозрит хоть одну мысль из этого плана, то через час моя срубленная голова скатится к его ногам, а человек, которого вы любите, потеряет вас навеки.
Аисса рассыпалась в изъявлениях благодарности, приветствуя этот день кровавой скорби как зарю своей свободы и счастья.
Поговорив с девушкой, Мотриль отдал распоряжения своему помощнику.
— Хассан, скоро Пророк соблаговолит решить, будет ли жить дон Педро и какова будет его участь. Мы идем на битву. Разобьют нас или мы одержим победу, но, если я вечером в день сражения не вернусь в замок, это будет означать, что я ранен, погиб или в плену. Тогда ты откроешь дверь в покои доньи Аиссы — на, возьми ключ — и прикончишь ее кинжалом вместе с двумя служанками, сбросишь их тела со скалы в пропасть, ибо нельзя, чтобы правоверных мусульман осквернял христианин, как бы его ни называли — дон Педро или Энрике де Трастамаре! Сторожи не так, как при Наваррете, тогда твою бдительность обманули, но я простил тебя и оставил тебе жизнь. На сей раз тебя накажет Пророк. Поэтому поклянись, что исполнишь мои повеления.
— Клянусь! — хладнокровно ответил Хассан. — Клянусь, что, заколов трех женщин, я убью себя, чтобы дух мой не спускал глаз с их душ!
— Благодарю тебя, — сказал Мотриль, надевая ему на шею свое золотое ожерелье. — Ты верный слуга, и, если мы победим, ты станешь управителем этого замка. Пусть донья Аисса до последнего мгновения не знает, какая участь ей уготована; она слабая женщина и должна умереть сразу, без страданий! Но я не верю, что победа может ускользнуть от нас, — поспешил прибавить он. — Вот почему мой приказ — простая мера предосторожности, исполнять которую нам не придется.
Отдав эти распоряжения, Мотриль взял свое оружие и лучшего коня, отобрал десяток преданных ему людей и, оставив Хассана распоряжаться в замке Монтель, отправился ночью к дону Педро, который с нетерпением ожидал его.
Мотриль рассчитывал на победу, и он не ошибался. Шансы победить сводились к следующему: войска дона Педро превосходили силы противника вчетверо; беспрестанно прибывали свежие подкрепления; с тайной и непоколебимой волей к победе все золото Африки было переброшено в Испанию. Надежд на победу, хотя они часто рушатся, никто не оставляет никогда. В то же время рыцари Европы сражались в Испании из корысти или религиозного долга, но без воодушевления, и при неудаче война сразу становилась им противна.
И если когда-нибудь происходило событие, столь хорошо продуманное, то им была битва, которую история поэтично и возвышенно нарекла сражением при Монтеле.
Дон Педро, горя желанием ринуться в бой, сосредоточил все свои войска между Монтелем и Толедо. Они растянулись по равнине на два льё, до самых гор; кавалерия и пехота были выстроены в безупречном порядке.
Дону Энрике больше колебаться уже нельзя было. Принимать битву по принуждению было постыдно для претендента, который избрал себе в Кастилии девиз: «Быть здесь королем или погибнуть!»
Поэтому он пришел к коннетаблю и сказал:
— И на сей раз, сир Бертран, я вверяю в ваши руки судьбу моего королевства. Ведь вам предстоит командовать армией. Вы можете быть более удачливы, чем при Наваррете, но отважнее и искуснее быть невозможно. Но, как христианин, вы знаете, что то, чему Бог не дал осуществиться в первый раз, он может пожелать дать осуществиться во второй.
— Значит, сир, всем командую я? — живо вскричал коннетабль.
— Да, по-королевски. Я ваш первый или ваш последний помощник, сир коннетабль, — ответил король.
— И вы скажете мне то же, что король Карл Пятый, мой мудрый и славный господин, сказал мне в Париже, вручая меч коннетабля?
— И что же он вам сказал, отважный Бертран?
— Он сказал мне, сир, что в его армиях плохо соблюдается дисциплина и они терпят поражения из-за отсутствия подчинения и строгости. Есть вельможи, которые стыдятся исполнять приказы простого рыцаря, хотя никогда победа в сражении не доставалась без общего согласия и воли одного человека. А посему, сказал он, вы, Бертран, будете командовать, и любая непокорная голова, будь то даже голова моего брата, склонится перед вами или падет, если склониться не пожелает.
В этих словах, сказанных в присутствии всего военного совета, коннетабль тактично изложил причину неудачи при Наваррете, когда необдуманные действия дона Теньо и дона Санче, братьев короля, погубили большую часть армии.
Присутствовавшие на совете принцы услышали эти слова Дюгеклена и устыдились.
— Сир коннетабль, — ответствовал король, — я сказал, что командуете вы, значит, здесь господин вы. Всякого, будь он моим союзником, моим родственником, моим братом, кто будет действовать здесь против вашего желания или вашего приказа, я сам зарублю вот этим топором. Воистину тот, кто любит меня, должен желать моей победы, а победить я могу благодаря подчинению всех мудрейшему полководцу христианского мира.
— Да свершится ваша воля! — сказал Дюгеклен. — Я принимаю командование, завтра мы даем сражение.
Всю ночь коннетабль выслушивал донесения своих лазутчиков и гонцов.
Одни сообщали, что в Кадисе высаживаются новые сарацинские отряды. Другие жаловались на бедствия деревни, которую целый месяц восемьдесят тысяч солдат опустошали словно тучи саранчи.
— Пора с этим покончить, — объявил коннетабль королю, — ибо эта солдатня сожрет ваше королевство, и после победы вам не достанется ни крошки.
Аженор радовался, хотя сердце у него сжималось от страха, как бывает накануне страстно ожидаемого события, которое должно разрешить какую-то важную проблему, и обманывал свои душевные скорби и свою тревогу, развив невиданную деятельность.
Не слезая с коня, он развозил приказы, разведывал местность, собирал и формировал отряды, определял каждому из них позицию на завтрашний день.
Дюгеклен разделил свою армию на пять частей. Четыре с половиной тысячи конников, которыми командовали Оливье Дюгеклен и Виллан Заика, образовывали авангард. Шесть тысяч лучших французских и испанских рыцарей, которых вел дон Энрике де Трастамаре, составляли главную ударную силу. Арагонцы и другие союзники стояли в арьергарде. Резерв в четыреста всадников под командованием Оливье де Мони должен был обеспечивать отход.
Коннетабль оставил при себе три тысячи бретонцев, командирами которых были младший де Мони, Карлонне, Лауэссе и Аженор. Этот отряд, который состоял из непобедимых рыцарей на прекрасных конях, должен был, словно мощная длань, наносить удары всюду, где главнокомандующий сочтет нужным для победного исхода битвы.
Бертран поднял своих солдат до восхода солнца, и каждый не спеша занял свое место, так что уже перед рассветом армия без лишней усталости и ненужного шума расположилась на позициях.
Дюгеклен не счел нужным произносить долгие торжественные речи.