— Господин наш говорит истинно, а его смиренный раб не прав в том, что сказал, — ответил Мотриль, сложив на груди руки и склонив голову к холке коня.
Тут они добрались до места, где решено было остановиться на ночлег и разбить лагерь.
Когда мавр удалился, чтобы проследить, как опускают на землю носилки, великий магистр приблизился к рыцарю.
— Больше не говорите со мной ни о короле, ни о донье Бланке, ни обо мне при этом проклятом мавре, который постоянно вызывает у меня желание натравить на него моего пса! — со злостью воскликнул он. — Не говорите со мной об этом до ужина, когда мы останемся одни и сможем побеседовать спокойно. Мавр Мотриль будет вынужден оставить нас наедине, он не ест вместе с христианами, и, кстати, ему надо присматривать за носилками.
— Он что, прячет в этих носилках свои сокровища?
— Да, — улыбнулся великий магистр, — вы совершенно правы, в них его сокровище.
В этот момент к ним подошел Фернан; Аженор уже допустил за день множество оплошностей и теперь боялся казаться нескромным. Но его любопытство, которое он сдерживал, от этого не уменьшилось.
Фернан пришел, чтобы получить распоряжения своего господина, потому что палатку дона Фадрике уже установили в центре лагеря.
— Приготовь нам ужин, мой добрый Фернан, — обратился принц к молодому человеку, — рыцаря, наверное, терзают голод и жажда.
— Но я вернусь, — сказал Фернан. — Вы знаете, что я обещал не отходить от вас ни на шаг, и знаете, кому я обещал это.
Щеки великого магистра на мгновение покраснели.
— Останься с нами, дитя мое, ведь от тебя у меня секретов нет, — сказал он.
Ужин был накрыт в палатке великого магистра, и Мотриля, действительно, на нем не было.
— Теперь, когда мы одни, — сказал Аженор, — вы ведь сами сказали, что у вас нет секретов от меня, расскажите мне, дорогой сеньор, что же произошло, чтобы я впредь не допускал ошибки, подобной той, что совершил недавно.
Дон Фадрике с беспокойством огляделся.
— Полотняная стена — ненадежное укрытие для тайны, — заметил он. — Здесь можно подглядывать снизу и подслушивать снаружи.
— Ну что ж, поговорим о другом. Несмотря на мое вполне естественное любопытство, я подожду, — ответил Молеон. — И кстати, если этому сатане придет в голову снова помешать нам, до Севильи мы все-таки найдем время, чтобы поговорить друг с другом, ничего не опасаясь.
— Если бы вы не так сильно устали, — заметил дон Фадрике, — я предложил бы вам выйти со мной из палатки — мы захватили бы мечи и надели плащи — и пройтись в сопровождении Фернана. Мы смогли бы побеседовать на равнине, найдя достаточно открытое место, чтобы быть уверенными, что в пятидесяти шагах от нас мавр не превратился в змею — такова его природная сущность — и не подслушивает.
— Сеньор, я никогда не устаю, — ответил Аженор с той улыбкой, что придают человеку сила и неиссякаемая уверенность молодости. — Часто, весь день пробегав за серной по откосам самых высоких вершин наших гор, я возвращался домой поздно вечером, но мой благородный опекун Эрнотон де Сент-Коломб говорил: «Аженор, мы взяли в горах медвежий след, я знаю, где скрылся зверь; хотите пойти со мной в облаву?» Я успевал лишь выложить добытую дичь и в любое время снова отправлялся на охоту.
— Тогда пошли, — сказал великий магистр.
Сняв шлемы и доспехи, они закутались в плащи — не только потому, что ночи в горах прохладные, сколько из желания остаться не узнанными, — и вышли из палатки, направившись в ту сторону, где могли скорее выбраться из лагеря.
Пес хотел было идти за ними, но дон Фадрике подал ему команду, и умное животное улеглось у входа в палатку; все так хорошо знали пса, что он мог сразу же выдать друзей.
Они не прошли и нескольких шагов, как путь им преградил часовой.
— Чей это солдат? — спросил Фернана дон Фадрике, отступив на шаг.
— Ваша милость, это Рамон, арбалетчик, — ответил паж. — Я хотел, чтобы сон вашей милости охраняла надежная стража, и сам расставил часовых. Вы же знаете, что я обещал беречь вас.
— Тогда скажи ему, кто мы, — приказал великий магистр, — этому мы можем без опаски назвать себя.
Фернан, подойдя к часовому, что-то ему шепнул. Солдат поднял арбалет и, почтительно отойдя в сторону, пропустил их.
Но едва они отошли футов на пятьдесят, как в темноте вдруг возникла белая неподвижная фигура. Великий магистр, не зная, кто бы это мог быть, пошел прямо на сие приведение. Это был второй часовой, закутанный в плащ с капюшоном; он преградил им путь копьем, сказав по-испански с гортанным арабским— выговором:
— Прохода нет.
— А этот откуда? — спросил дон Фадрике у Фернана.
— Не знаю, — ответил паж.
— Разве не ты поставил его здесь?
— Нет, он же мавр.
— Пропусти нас, — приказал по-арабски дон Фадрике. Мавр покачал головой, держа у самой груди великого магистра копье с острым наконечником.
— Что все это значит? Меня что, взяли под стражу? Меня, великого магистра, меня, принца? Эй, стража! Ко мне!
Фернан достал из кармана золотой свисток и засвистел.
Но раньше стражи и даже раньше часового-испанца, стоявшего в пятидесяти шагах позади них, вихрем, огромными прыжками примчался Алан: он узнал голос хозяина и понял, что тот зовет на помощь; ощетинившийся пес стремительно, подобно тигру, кинулся на мавра и с такой силой вцепился ему в горло, прикрытое складками плаща, что солдат упал, успев издать крик тревоги.
Услышав сигнал бедствия, из палаток высыпали мавры и испанцы. Каждый испанец в одной руке держал зажженный факел, в другой — меч; мавры же молча, не зажигая света, скользили в темноте, словно хищники.
— Алан, ко мне! — крикнул великий магистр.
Пес, услышав этот голос, медленно, как бы с сожалением, отпустил свою жертву и, пятясь, не сводя глаз с мавра, который уже привстал на одно колено, сел у ног хозяина, готовый снова броситься вперед по первому его знаку.
В этот момент и появился Мотриль.
Великий магистр, повернувшись к нему с достоинством, которое выдавало в нем принца и по характеру, и по рождению, спросил:
— Кто расставил часовых в моем лагере? Отвечайте, Мотриль! Это ваш человек. Кто сюда его поставил?
— Что вы, сеньор, я никогда не посмел бы расставить часовых в вашем лагере! — с глубочайшим смирением ответил Мотриль. — Я лишь приказал этому преданному рабу, — показал он на мавра, который, стоя на коленях, двумя руками обхватил окровавленную шею, — стоять на страже, так как я боялся ночных неожиданностей, а он либо нарушил мой приказ, либо не узнал вашу милость. Но если он оскорбил брата моего короля и если сочтут, что оскорбление это заслуживает смерти, он умрет.